Кетанда

Замок оказался сорванным. Митя зашел в сени. С непривычки в темноте не сразу нашел дверь в горницу. Включил свет. Здесь все было как и раньше — просторная комната с низким потолком и бревенчатыми стенами. Большая русская печь с лежанкой, за вылинявшей занавеской полки с простенькой посудой. Диван раскладной. Стол под клеенкой. Над ним рыжий абажур. Старый, выцветший… Митя с нежностью потрогал его рукой. Выпивали под ним, спорили о смысле жизни.

Сейчас здесь было холодно и неуютно. Кто-то «погостил». Одно окошко со стороны речки разбито, в него задувал ветер, и за зиму намело целый сугроб. Митя достал с печки подушку и заткнул окно. «Все путем, — сказал он вслух. — Сейчас переоденемся». Он вынул из сумки сухие носки, нашел на вешалке старые Сашкины штаны и фуфайку и засунул ноги в холодные валенки. Все тут было хорошо. Просто отлично! Ему все здесь хотелось делать. Митя щурился довольно, оттягивая удовольствие и прикидывая, нет ли у Сашки где стекла.

В середине горницы была еще одна, маленькая печка — она нагревалась быстро. Митя принес сухих поленьев, сложил возле раскрытой, черной и холодной пока дверцы. Выбрал полешко без сучков, наколол щепочек и встал на коленки. Ну давай, милая, погреемся, замерзла за зиму. Слабенький огонек зацепился за щепочку, за другую, затрепетал, полез выше. В комнату пошел дым. Митя прикрыл дверцу, дождался, пока разгорится, и осторожно подложил большие поленья.

Теперь надо было что-то делать с сугробом, от него так и тянуло холодной улицей. Митя не нашел деревянной лопаты и стал бросать снег в окошко тазиком. Нагребал полный, с горкой, и аккуратно вываливал. Быстро управился. Остатки замел под лавку у порога — само растает. Подмел весь пол. Прибрался. Поставил поближе к печке маленькую скамеечку и сел.

В печке уже хорошо трещало, и над ней начал оттаивать потолок. Большие капли падали на чугунную плиту, шипели. Митя открыл дверцу и глядел на огонь. Вот ведь и все. Уже и хорошо. Сейчас тепло станет. А больше ничего и не надо. Можно просто так вот посидеть, на огонь посмотреть, тишину, треск поленьев послушать. Он представил себе длинный список дел, который всегда лежал у него в кабинете, справа на столе. Митя каждое утро переписывал его, исключая сделанное, но ничего конкретного из него, как ни силился, не вспомнил. Вот черт! Он улыбнулся и закрыл печку.

Была половина пятого. Давно уже хотелось есть, но ничего не было. Только бутылка водки. Подумал, что надо было купить что-нибудь по дороге, но он почему-то не купил, и теперь стоял, вспоминая, как уехал сюда, про сушеные грибы, которых тут, конечно, не оказалось. Ни грибов, ни их запаха. Их не было, но все же Митя с благодарностью о них думал.

На кухне нашлось подсолнечное масло, соль, немного сухарей и пакет насмерть замерзшей картошки. Митя пошел на задний двор. Знал, что у Сашки всегда есть заначка. Обыскал поленницу, мастерскую, и, уже бросив это дело, случайно нашел тайник. Под верстаком в мусорном ведре лежало несколько банок тушенки и рыбные консервы, прикрытые щепками. «Гуляем, — обрадовался Митя, — сварганим тушеночки с картошкой».

Он поставил на раскаленную печку снег в кастрюльке и в чайнике, сам вышел на улицу и стал расчищать крыльцо и дорожку до калитки. В этом не было никакой нужды — за калиткой все равно было по пояс. Нужды не было, но был смысл, и он, улыбаясь самому себе, с забытым детским удовольствием резал штыковой лопатой снег на большие куски, вытаскивал их руками и отбрасывал в сторону. Вскоре дорожка была очищена. Митя подровнял стенки, получилось даже красиво. Постоял у калитки. Руки покраснели, замерзли и теперь отходили. На душе было тихо.

Прищурившись, довольный, смотрел на избу. И она как будто улыбалась — крыльцо чистое, из трубы дымок — будто спасибо говорила.

Он по-хозяйски поднялся по ступенькам в сени, обмахнул веником валенки и, нагнувшись в низкую дверь, вошел в избу. Было уже не холодно. Митя снял фуфайку и остался в свитере. На печке кипела вода. Он перелил чайник в кастрюльку и бросил мороженую картошку в кипяток — знал, что так она не будет сладкой. Промерзшую насквозь тушенку открыл топором, поставил на плиту, и, взяв чистое ведро, вышел на крыльцо.

Присел на лавочку, закурил. Через дорогу, на березе сидела серая ворона и удивленно крутила головой.

— Что, кума, бичуешь тут? Голодная? — ему почему-то захотелось накормить ее, как собаку.

Птица настороженно прислушивалась.

— Сейчас принесу что-нибудь…

Ворона сорвалась с дерева и полетела, каркая.

— Ну, смотри, смотри.