КГБ. Работа советских секретных агентов

В тюрьме меня исследовали 30 минут, и был поставлен диагноз: хроническая шизофрения параноидного типа. Адвоката я не видел, на процессе не присутствовал и на протяжении полутора месяцев не знал ничего ни о диагнозе, ни о процессе. Моя жена рассказала мне об этом во время посещения уже после процесса. Тот же самый диагноз был поставлен Попову…

В Америке арестовали Анжелу Девис. Весь мир знает о ее судьбе, у нее есть адвокаты, люди выступают в ее защиту. А у меня нет прав, я не видел ни одного адвоката, я не присутствовал на процессе, я не имею права жаловаться, я не имею права устроить голодную забастовку. Я сам видел, как в психиатрических больницах они связывают протестующих политических узников, которые отказываются принимать пищу или "лекарство"; они получают инъекцию, после которой не могут двигаться, и их насильно кормят и "лечат". Некто по фамилии В. Борисов протестовал на протяжении двух лет. Они лечат его аминазином, в результате чего он теряет свою индивидуальность, интеллект исчезает, чувства расстроены, исчезает память. Это смерть творчеству: те, которым давали аминазин, не могут даже впоследствии читать.

Хотя я и боюсь смерти, но пусть уж лучите меня расстреляют. Как ужасна, как отвратительна мысль, что они осквернят, сокрушат мою душу! Я обращаюсь к верующим. Христианин Н. И. Ярославский томился здесь на протяжении 25 лет. А вина Тимонина состоит в том, что налил чернила в урну для избирателей. Они издеваются над религиозностью Тимонина, они требуют, чтобы он отрекся от религии, иначе они не выпустят его. Христиане! Ваши братья во Христе страдают. Встаньте на защиту их душ! Христиане!…

Я боюсь смерти, но я приму ее. Я ужасно боюсь пыток. Но есть еще более страшная пытка, и она ждет меня — введение химикалиев в мой мозг. Вивисекторы двадцатого века не остановятся перед тем, чтобы захватить мою душу; может быть я останусь жить, но после этого я не буду в состоянии написать ни единого стихотворения. Я не буду в состоянии думать. Мне уже сообщили о решении "лечить" меня. Прощайте".

Лечение Попова, о котором говорил Чернышов, продолжалось. Он был архитектором. Врач посоветовал его жене составить официальный документ об "инвалидности" ее мужа, объяснив, что после окончания "лечения" Попов должен будет переквалифицироваться, потому что он уже никогда не сможет работать опять архитектором.

А В.И. Чернышов не напишет больше ни одного стихотворения.

VI В СЕТЯХ КГБ

При входе в Государственный Исторический Архив в Ленинграде Ричард Маршалл не нашел занимавшихся там обычно американских стипендиатов, участников программы обмена; они необъяснимо отсутствовали.[30] Сильно сконфуженная служащая архива почти извиняющимся тоном сообщила ему, что некий "господин" желает поговорить с ним. Думая, что "господином" этим является директор архива, Маршалл последовал за служащей в подвальную комнату, где за столом сидел русский, одетый в мешковатый костюм.