А там, на току, плясали и пели. А хаджи Ибрагим не мог удержаться от того, чтобы снова использовать волшебный гидеонов порошок. Это было великолепно! Он заставлял его вставать и входить, снова и снова! Всю ночь он пользовался порошком, пока тот не кончился.
А для Рамизы это был нескончаемый и отвратительный кошмар, как и говорили ей мать и сестры. В ночь лишения девственности от мужчины не жди ничего хорошего. «Пусть пройдет время, — говорила ей мать, — и ты сможешь и для себя поймать момент удовольствия».
С наступлением дня Ибрагим едва мог подняться с постели. Для него эта ночь была незабываема. Могущество коричневого порошка исходило, должно быть, от самого Аллаха. Свадебное платье Рамизы с багровыми пятнами крови было с гордостью повешено так, чтобы зеркало отражало его в гостиную. Теперь все посетители могли убедиться в том, что Ибрагим — настоящий мужчина. Ночь — момент истины для всех арабских семей, потому что если невеста обманула, то братья должны ее убить, ибо их честь и честь их отца зависит от ее девственности.
В Табе бывали случаи, когда девушка оказывалась не девственной, а муж, будучи на ее стороне, делал себе порезы, чтобы кровь попала на простыню.
Девушки, утратившие девственную плеву из-за мастурбации в юношеском возрасте или детьми из-за грубой игры либо несчастного случая, должны были отправиться в Лидду, чтобы получить справку врача о девственности.
Тем, кто не были девственницами, оставалось лишь как-нибудь одурачить своих мужей. За хорошенькую цену можно было обратиться к одной из старых вдов, практикующих колдовство, и она могла зашить куриную кровь в легко разрываемую оболочку и засунуть это во влагалище так, чтобы разорвалось, когда муж засунет туда палец или половой член. Но если у мужа возникало подозрение, кровь могла осмотреть знающая толк в этих фокусах повивальная бабка.
У некоторых девушек плева была эластичная и не разрывалась, и в таких случаях звали старую даю — повивальную бабку, чтобы она разорвала плеву ногтем и засвидетельствовала девственность.
Бывало, что молодой муж, не державший в руках ничего более деликатного, чем лопата и рукоять плуга, оказывался слишком грубым и заносил инфекцию. Или старая дая царапала влагалище грязным острым ногтем, и начиналось кровотечение.
Но все это миновало хаджи Ибрагима. Утром он преподнес шейху Валид Аззизу окровавленную простыню, и тот, подняв ее вверх своим клинком, галопировал вокруг своих палаток, размахивая ею под приветственные крики своих людей.
Хаджи Ибрагим сопровождал шейха Аззиза с его телохранителями и рабами, во главе каравана покидавшими Табу. Свита остановилась на расстоянии полдня пути и ждала, когда догонят главные. Те двое нашли тень на краю пустыни Негев, того непостижимо жестокого пекла, которое способна переносить только горстка людей особой породы. Исламский пояс охватывает худшие страны планеты, протягиваясь от Северной Африки в мрачные места Тихого океана. Это та сокрушающая часть мира, где люди не в состоянии победить землю. В оцепенении они приняли ислам с его фатализмом. Ислам давал им то, за что можно ухватиться, чтобы продолжать жизненную борьбу. Эта страна запугивала всякого, кто пытался на ней существовать. Столь жестокими, столь озверелыми были силы природы, что люди, оказавшиеся узниками этой страны, свернутые в бараний рог, создали общество, где жестокость была обыденной.
Коричневые пятна и выступающие вены выдавали возраст Валид Аззиза, старого пустынного атамана, чья рука вонзила больше кинжалов в большее число врагов, чем было у библейского Иова. Ибрагим и Аззиз были из тех, кто сами объявили себя вождями и приступили к тщательному созданию своих мини-королевств. Племя и его сильнейшие всегда были оплотом политический структуры арабов.
Ибрагиму нужна была информация, может быть, и руководство, но даже столь близкие кровным родством и положением люди редко говорили друг с другом напрямик.
— Кажется, война скоро кончится, — сказал Ибрагим.
Валид Аззиз, который почти девяносто лет наблюдал, как все приходит и уходит, лишь пожал плечами. Все они приходили, все они уходили. Вечны лишь бедуины.
— Может быть, мне от этого легче. Я не уверен, — продолжал Ибрагим. — Я ведь никогда не доверял немцам.
Валид Аззиз не сказал ничего. В начале войны немцы внедрили в племя Ваххаби одного из своих агентов и надавали бедуинам всякого рода обещания, если они изобразят восстание ради сотрудничества с Африканским корпусом, выдвинувшимся к Суэцкому каналу. Валид Аззиз дал туманные и уклончивые обещания, точно так же, как он давал туманные и уклончивые обещания туркам, египтянам, англичанам — всем, кто объявлял о своих правах на погружающие в размышления просторы, по которым кочевали бедуины.
— Ко мне обратились, чтобы помочь образовать новую Всепалестинскую партию, — сказал Ибрагим, — и спрашивали, войдут ли в нее Ваххаби.
— Ты живешь, как в яблочке мишени. Что хорошего в деревне? А я ухожу в пустыню. Для меня без разницы, кто пытается управлять Палестиной.