Он влетел на бруствер траншеи одним из первых. Страх исчез, осталась злость. Она порой очень помогает. Борис не раздумывая бросился на японского солдата, тоже с винтовкой и штыком. Тот умело отбил удар, хотя был мелкий и низкорослый.
– Получай!
Боровицкий был физически крепкий, хотя и набрал лишний вес. Штыком он владел так-сяк, но сумел вторым ударом вонзить его под рёбра врагу. Выдернув, проследил, как японец сползает на дно траншеи и оглянулся вокруг, подстерегая опасность.
Рядом отчаянно дрались японские солдаты. Пулемётчик по команде офицера развернул «Гочкис», чтобы смахнуть длинной очередью хлынувших в траншею красноармейцев. Политрук, увидев чёрный зрачок массивного ребристого ствола, отшатнулся. Двое бойцов его взвода и японский солдат свалились, срезанные пулями. Чтобы спасти положение, офицер не щадил никого.
Строчка пулемётной очереди приближалась к Боровицкому, он понял, что увернуться не сумеет. Однако в бою всё может измениться за считаные секунды. Взводы смешались, рядом с пулемётчиком оказался сержант Савелий Балакин. Много чего повидавший забайкалец действовал стремительно и умело, словно большой хищник. Он понимал – только таким образом можно выжить и победить в стремительной схватке. Он выстрелил в пулемётчика и сразу же ударил штыком японского офицера.
Тот сжимал в руке пистолет «Намбу», сумев опрокинуть двумя пулями красноармейца, выскочившего на бруствер секундами раньше. Помкомвзвода Балакин опередил офицера, пытавшегося достать пулями и его. Штык воткнулся сверху вниз в основание шеи.
Были убиты те, на ком держался японский узел обороны. И хотя схватка продолжалась с не меньшим ожесточением, исход её был решён.
Какое-то время батальон Лазарева отдыхал в захваченных траншеях. Санитары эвакуировали раненых, их было много. В том числе пострадавших в ближнем бою. Японские ножевые штыки наносили глубокие колотые раны.
Красноармейцы пили воду, которая хранилась в канистрах, спрятанных на дне узкой песчаной ямы. Несмотря на жару, вода оставалась там прохладной. Вначале опасались, что она отравлена. Сержант Антон Ютов понюхал и заявил:
– Что, японцы – дураки, самих себя травить?
И большими глотками отпил сразу едва не литр. Канистру поторопились отобрать:
– Эй, нам оставь!
Некоторые бойцы украдкой от командиров пили из небольших бутылочек саке – рисовую водку. Хотелось снять напряжение. Большинство пить не решались – боялись отравы. Те, кто постарше, не желали дурить себе голову в таком ожесточённом наступлении. Из добротных солдатских ранцев телячьей кожи и сухарных сумок извлекали мешочки с галетами и вяленой рыбой. Тунец в консервных банках по вкусу напоминал свинину.
В японских ранцах хранилось также разное барахло, отобранное в маньчжурских деревнях: куски шёлка, изделия из серебра, монеты, накидки, расшитые золотистыми нитями.
– Драгоценные металлы положено сдавать, – громко объявил Назаренко.
– А шёлк?
– Берите, если не противно.
Ротный хлебнул водки, был оживлён и доволен результатами боя. Захватили много трофейного оружия, ему подарили часы, снятые с японского офицера, а комбат похвалил старшего лейтенанта:
– Молодец, рота смело действовала. Только сам под пули меньше лезь. Если что случится, кто меня заменит?
Назаренко широко заулыбался. Наконец признали заслуги, даже намекнули на повышение в должности. Юрий Фатеевич не слишком переживал за большие потери во время атак. Комбат не упрекнул, значит, всё в порядке. Он выпил с Боровицким ещё немного водки и хлопнул приятеля по плечу.
– Чего закис? Ты тоже воевал как надо. Не ожидал такой прыти от тебя. Даже японца штыком заколол. Потруднее, небось, чем свои брехливые политзанятия проводить.
Ротный командир Назаренко и политрук были одного возраста, варились в одной каше. С ним Боровицкий мог быть откровенным, как ни с кем другим.
– Людей много погибло. Рядом со мной падали. По-другому не умеем?
– А когда у нас служивых жалели? – отозвался Назаренко.
– Чушь собачья. С японцами ещё воевать и воевать, а у нас такие потери. Я был уверен, убьют меня. Вначале от страха ноги подкашивались, затем кое-как в себя пришёл.
Старший лейтенант поглядел на политрука внимательнее.
– Не расклеивайся. Нормально ты действовал и взводом неплохо руководил.
– Да забыл я в этой горячке про взвод. Никаких команд не отдавал.
– Зато они на тебя смотрели. Личный пример многое значит. Если бы ты залёг, то и взвод в песок бы зарылся. Ладно, пошёл я. Скоро снова вперёд двинемся.
К политруку подошёл сержант Балакин.
– Воды попьёте?
– Что? – не понял Боровицкий.
– Водой у японцев разжились. Хлебните, пока время есть.
– Давай флягу.
Страшный и странный день. Назаренко совсем по-другому с Борисом разговаривал. Савелий Балакин, который на политзанятиях демонстративно дремал, принёс холодной воды.
Поредевшие стрелковые роты наконец соединились с танкистами.
– Вот так мы воюем, – повторял как заведённый Алексей Чурюмов, размазывая по лицу пот и копоть. – Вначале танки и бронемашины теряли, а затем ваш батальон ополовинили. Людей хоронить не успеваем.