Халкидонские лилии

Что обрадует зренье? Узор ли извилистых линий —
птиц свободных паренье над сумрачной водной пустыней,
или лиственный лес, наделённый способностью мыслить?
Не пугайся чудес, ибо их невозможно исчислить.
Что останется слуху? Листвы человеческий шелест —
зов иного пространства для рыбы, идущей на нерест,
или голос любви, отвечающий призракам грозным,
что молчит псалмопевец и хлебом питается слёзным.
Чту мы ставим на карту, с судьбой состязаясь сердитой?
Мы богиню Астарту упрямо зовем Афродитой.
Среди ветхих костей тает сердце, подобное воску,
от небесных властей получившее небо в полоску.
Мы уже понимаем, скитаясь под облачной сенью,
что предмет не умеет соперничать с собственной тенью,
что в измученном мире, где жизнью за слово платили,
царь Давид просыпается, трогая струны Псалтири.
Звук нагой и прекрасный в одежде из птичьего гама
поднимается вверх, словно сладостный дым фимиама,
а певец остается лежать на холодной постели
и в груди его голос, как свежая рана на теле.

Три вариации на темы псалмов

1.

В храме тела, убогом и тесном,
на изгибе солёной волны,
вторя травам и птицам небесным,
покаянные пели псалмы.
У Дающего милости много —
и являлся пылающий куст
тем, кто мучает Господа Бога
чуть заметным движением уст.

2.

Глас Господень, рождающий
                        пламень,
зажигает огонь в небесах,
разрешает от бремени ланей,
обнажает деревья в лесах.
Божий глас заполняет провалы
и пробелы всемирных пустот, и звучит над потоками вод.
И садовник в пустых вертоградах
ждёт, что в брошенном мире опять
трубным гласом своих водопадов
бездна бездну начнёт призывать.

3.

Входит смерть, как стакан
                        в подстаканник,
в тело жизни — и праведный суд
ждёт тебя, очарованный странник,
камень, птица, разбитый сосуд,
сладкий корень забвенья былого,
из сосуда пролитый елей,
память, время, растение, слово
и сухая листва тополей.

* * *

Пройти вдоль волн, не замочивши ног,
из сорных трав сплести себе венок,
убрать с крутого лба седую прядь,
на дудочке пастушеской играть,
смотреть, как в небе тают облака,
и петь про то, что будет жизнь легка,
когда Господь протянет руку мне,
когда мой грех сгорит в моём огне,
когда тобой я буду прощена —
мой давний бред, мой страх, моя вина…

Лилит

И грех её не тяготит,
и каждый жест её — отрава,
и впереди её летит
её двусмысленная слава.
Но кто она? Она — душа,
лишённая привычной плоти,
иль тень от листьев камыша,
иль просто бабочка в полёте?
Иль голос в комнате пустой,
воспоминанье, призрак ложный;
иль взгляд Адама в день шестой
на Еву — влажный, невозможный…

* * *