– Ты не можешь помнить, но следовало бы знать: когда государь Сулейман завоевал в 1521 году этот Белый город, ему пришлось
Баица поначалу просто прислушивался к разговору, улыбаясь остроумию Синана. Но потом решил вмешаться:
– А свидетелем первого поклонения султана был Синан-коджа. Я – нет. Но нам, в недавнем прошлом православным, показалось странным, что османский правитель молится Аллаху в Христовой церкви, которую он
Ферхад-паша – младший забыл, что оба его гостя неоднократно бывали в Белграде. И эти слова искренне удивили его.
– Но тогда вы знаете много подробностей об этом… деле! Он сказал «об этом деле», потому что ему было страшновато более подробно изъясняться по вопросам веры, а особенно смешивая одну с другой.
Ему ответил Мехмед-паша:
– А почему бы и нет! Ведь это моя страна. Для многих в ней я все еще Бая Соколович. Да и Мимар Синан недалеко ушел: его предки были той же веры, только жили немного южнее. И они все еще зовут его Иосифом.
Иосиф не удержался и подколол приятеля:
– Давай, Мехмед, продемонстрируй знания, полученные в монастыре Милешева, где ты изучал книгу! Научи чему-нибудь нашего хозяина. Пусть он хоть что-нибудь узнает о великой мечети султана Сулеймана, в которую тот часто ходит. Правда, не так часто, как в ту, что именуется в честь его отца.
Баица опять рассмеялся, на этот раз громко. Ферхад-паша, как один из старост белградского кадилука,
Но все-таки решил сказать все, о чем думал:
– Великая мечеть в Нижнем городе была прежде сербской митрополичьей церковью Успения Богородицы. Сначала был захвачен Нижний город, а после сдачи Верхнего города 29 августа 1521 года султан Сулейман утром следующего дня совершил в ней джуму намаз[56]
.– Но знаешь ли ты, кто ее построил? – спросил у него Синан.
– Конечно, знаю. Мы много чего выучили вместе с монахами о властителях и их наследии. Построил ее сербский король Драгутин в конце XIII века. Ее покровителем и обновителем позже стал сербский властитель-деспот Стефан Лазаревич: в 1402 году он провозгласил Белград столицей сербского государства и перестроил Нижний и Верхний город, возвел стены, башни и все укрепления. Выстроил замок и двойные крепостные стены разделил рвом, выкопал огромный ров с материковой стороны города, навел разводные мосты, построил дома, библиотеку, часовню, ризницу… Все это описал несколько позже биограф деспота Константин Философ.
Синан прямо сиял от удовольствия. Он смотрел то на Мехемед-пашу, то на Ферхад-пашу, как будто говоря последнему: «Вот как этот мой ученик здорово отвечает!»
А на самом деле хотел сказать, что все сегодняшнее покоится на предыдущем.
Велячич не стремился стать идеалом. Он просто шел своей дорогой, которая вела его к определенным станциям, на которых он останавливался. На них он отдыхал, оглядывался, а потом продолжал путь. Связующей идеей его пути была утопическая и примененная на практике философия ненасилия Ганди. И в этом Велячич был похож на другого дорогого мне человека, американца Гэри Снайдера. И не случайно. Этот антрополог получил исключительное образование. Один из лучших специалистов по культуре североамериканских аборигенов, по тибетскому и дзен-буддизму, в мире он был наиболее известен как представитель поколения битников и как великолепный поэт. И по праву. Кстати, именно за поэзию он получил Пулитцеровскую премию.
К своему преображению Снайдер готовился в Японии целое десятилетие в одном дзен-буддистском монастыре. Пройдя через жесткую ежедневную дисциплину полной аскезы, он, помимо всех своих официальных дипломов, смог посвятить себя особенной жизни, чтобы воплотить в ней теорию в практику. После возвращения на родину он поселился в Сьерра-Неваде, откуда отправлялся в свои путешествия по Америке, оберегая от посторонних семейную частную жизнь (супруга-японка, дети). Он изучал мифы, Древний Китай и Индию, писал лекции и этнографические эссе. И занимался землей. Природой.