Поднявшись на ноги, она вышла из спальни, спустилась по лестнице. В ее действиях сквозила странная, точно осознанная обыденность. Случилось то, чего она всегда так страшилась. Случилось. Этого момента она боялась больше всего, думала и размышляла о нем, вспоминала без конца темными бессонными ночами и в минуты отдыха, пребывая в одиночестве. Чума вошла в ее дом. Оставила свои отметины на шее ее ребенка.
В странной отстраненности она слышала, как велела Хамнету найти его бабушку и сестру, поясняла, что они обе сейчас на кухне, и попросить их прийти сюда сейчас, скорее, немедленно. Также отстраненно она остановилась перед полками со своими лекарственными запасами, и ее руки быстро нашли там нужные закупоренные горшочки. Вот рута и корица, они способствуют уменьшению жара, вот и корень вьюнка, и тимьян…
Она пробежала взглядом по полкам. Ревень? Агнес задумчиво держала его сухой стебель. Да, ревень очистит желудок вместе с чумной заразой.
Даже подумав об этой заразе, она невольно издала слабый стон, заскулила, словно щенок. Упершись лбом в оштукатуренную стену, она попыталась оживить оцепенелые мысли: «Моя дочь… нарывы… этого не может быть, я этого не допущу, не позволю».
Она решительно взяла пестик и принялась яростно толочь что-то в ступке, рассыпая по столу порошки, травы и коренья.
Покинув дом, Хамнет прошел по заднему двору и остановился в дверном проеме кухни, где его бабушка копалась в корзине лука, а служанка стояла рядом с ней, подставив подол фартука, в ожидании того, что Мэри положит ей туда для чистки. Огонь в печи полыхал и потрескивал, его вздымающиеся языки лизали днища кастрюль. Сюзанна стояла у маслобойки и вяло крутила рукоятку.
Она первая увидела брата. Хамнет взглянул на нее, и она ответила ему тем же, ее рот слегка приоткрылся. Она нахмурилась, словно хотела что-то сказать, возможно, поругать его за что-то. Потом оглянулась на бабушку, та как раз давала указание служанке почистить луковицы и порубить их помельче. Жара в этом помещении показалась Хамнету невыносимой — он чувствовал, как она наваливается на него, словно дым из адских врат. Тяжелые испарения почти заполнили все пространство до самой двери, расползаясь по стенам и потолку. Он не представлял, как женщины терпят такую жару. Мальчик провел рукой по лбу, и на мгновение ему показалось, что она начала расплавляться в горячем сумрачном мареве, вдруг осветившемся огоньками множества свечей, их пламя то угасало, то вспыхивало с новой силой, распространяя дым и чад, словно волшебные фонарики гоблинов. Он прищурил глаза, и видение пропало; кухня перед ним обрела прежний вид. Его бабушка, служанка, корзина с луком, сестра, маслобойка, на столе тушка обезглавленного фазана, его покрытые чешуйками лапки задраны, словно птице не хотелось пачкать их в грязи, даже если пришлось пройти обезглавливание и умереть.
— Бабушка? — робко произнесла Сюзанна, не сводя глаз с брата.
Позднее Сюзанна будет вновь и вновь вспоминать этот момент, особенно по утрам сразу после пробуждения. Как ее брат стоял в дверном проеме. Она будет вспоминать, как ей показалось, будто он выглядел слишком бледным, потрясенным, совсем не похожим на себя, и с ранкой под бровью. Могла ли она что-то изменить, раньше рассказав об этом бабушке? Если бы привлекла к этой ранке внимание ее матери или бабушки? Могло бы это изменить что-то? Ей не суждено этого узнать, потому что она произнесла тогда только одно слово: «Бабушка?»
В это время Мэри озабоченно разговаривала со служанкой.
— И постарайся не пережарить его на сей раз, даже по краям… как только лук зарумянится, ты снимешь его с огня, поняла?
Она повернулась сначала к внучке, а потом, последовав за взглядом Сюзанны, увидела в дверном проеме Хамнета.
Вздрогнув, она нервно прижала руку к груди.
— Ох, — воскликнула она, — как ты напугал меня! Что ты там торчишь, мальчик? Маячишь, словно призрак…
В последующие дни и недели Мэри будет твердить себе, что никогда не произносила этих слов. Да у нее, мол, просто язык не повернулся бы. Никогда она не сравнила бы его с призраком, не смогла бы сказать ничего пугающего, ничего дурного о его появлении. Он выглядел совершенно нормально. Уж точно, она не говорила ничего подобного.
Дрожащими руками Агнес собрала рассыпавшиеся лепестки и корешки обратно в ступку и принялась измельчать их, с такой силой выкручивая и сжимая деревянный пестик, что побелели костяшки пальцев. Высушенные кусочки стебля ревеня, рута и корица, все дробилось и смешивалось, распространяя свои сладковатые, едкие и горькие запахи.
Растирая смесь, она припоминала, скольких человек спасло это снадобье. Жену мельника, в яростном беспамятстве срывавшую с себя одежду. И буквально на следующий день, выпив две чашки этого зелья, она сидела в постели, мирная, как овечка, и ужинала супом. Племянника сквайра из Сниттерфилда: за Агнес прислали карету и увезли туда среди ночи. Парень быстро поправился благодаря этому лекарству и припаркам. Кузнеца из Коптона, пряху из Бишоптона. Разве все они не выздоровели? Значит, выздоровление все-таки возможно.