Она поудобнее устроилась, прижавшись к нему; он уткнулся лицом в ее плечо, а она, нащупав на его голове спутанные волосы, пригладила их; Агнес представилось, как мысли в его голове тянутся вверх, словно пряди волос в ее пальцах, словно полые стебли тростника, растущие из воды.
Она чувствовала, что он беспокоится за нее, как все мужья, когда у жен приближается срок родин. В голове его постоянно крутились мысли: «Выживет ли она? Выдержит ли роды?» Он крепче прижал ее к себе, словно хотел удержать рядом с собой, под защитным пологом их кровати. Ей хотелось сказать ему: «Вам не надо беспокоиться. У нас с вами родится двое детей, и каждый из них проживет долгую жизнь». Но она хранила молчание: людям не нравилось слышать такие предсказания.
Немного погодя она встала, приоткрыла занавес полога и тихо удалилась. Подойдя к окну, она коснулась рукой стекла. «Ветви так густы, — вспомнилось ей, — ветви в лесу… не заметишь дождя».
Она подошла к столику у очага, где лежали бумаги и перья ее мужа. Открыв крышку чернильницы, Агнес окунула туда перо, его срезанное острие удерживало чернила. Она научилась кое-как писать, буквы у нее получались мелкими и кривыми, и, вероятно, большинство не смогло бы разобрать ее корявый почерк (в отличие от почерка ее мужа, ведь он ходил в классическую школу, изучал риторику, и буквы с кончика его пера стекали ровным, непрерывным потоком, образуя стайки изящной вязи. Он все писал что-то за своим столом до глубокой ночи. Что именно, она толком не знала. Он писал так быстро и с такой сосредоточенностью, что Агнес, не смея прерывать его, сама просто не успевала понять написанное).
Однако ее умения хватило на то, чтобы более-менее понятно записать это предложение: «Ветви в лесу так густы, что не заметишь дождя».
Пошевелив угли, Агнес подбросила дров в камин, чтобы оживить огонь, выставила на столик поднос с кувшином сливок и буханкой хлеба. Потом взяла корзину и вышла из дома на улицу. Поболтав с подругой, женой пекаря, она направилась дальше, и теперь шла с отягчавшей руку корзиной по тропинке вдоль реки.
Уже наступила середина мая. Яркие солнечные лучи скользили по земле, подчеркивая многообразие меняющейся природы. Несмотря ни на что, Агнес заметила — поскольку просто не могла не заметить, — что успело расцвести на берегу. Валериана, смолевка, роза собачья, щавель, черемша, касатики. В любое другое время она уже опустилась бы на колени и собирала их листья и цветки. Но не сегодня.
Хотя утро еще только началось, она обошла стороной забор «Хьюлэндса». Ей не хотелось сейчас встречаться с обитателями фермы, даже случайно. Ни с Джоан, ни с Бартоломью, ни с кем из ее братьев и сестер. Заметив ее, они могли всполошиться, послать за акушеркой или ее мужем, заставить войти на ферму и отдохнуть в доме. А это последнее место, где ей сейчас хотелось бы оказаться. Мать говорила ей о лесных ветвях.
Проходя по дороге, она мельком увидела, как во двор из дома вышел ее брат Томас, и услышала, как пронзительно свистнул Бартоломью, призывая собак. Вдали виднелись соломенная крыша ее родного дома, свинарник и задняя стена яблочного амбара, заметив который она невольно улыбнулась.
Примерно через полмили от «Хьюлэндса» Агнес свернула в лес. К этому моменту схватки у нее стали регулярными. Она уже едва успевала перевести дух, успокоиться и подготовиться к следующему приступу боли. Ей пришлось остановиться под могучим вязом, опершись ладонью на его грубую, бороздчатую кору, боль в пояснице спустилась к промежности, потом волна боли поднялась, и очередная схватка с новой силой сотрясла ее тело.
Придя в себя, она подняла корзину и направилась дальше. Она уже добралась до намеченного участка леса. Преодолела заросли ежевики и можжевельника. Потом перешла через ручей, миновала заросли падуба, чьи яркие ягоды так красиво оживляли природу в зимние месяцы. И, наконец, вышла на поляну, щедро залитую солнцем и густо поросшую папоротниками, которые живописно раскинули свои зеленые ветви. Одна громадная упавшая пихта с вывороченными из земли корнями лежала почти горизонтально, точно прилегший отдохнуть сказочный великан, ее рыжеватый ствол покоился на развилках ветвей менее рослых соседей.
И под навесом корней, где пихта когда-то стояла в земле, образовалась яма — сухая и достаточно большая, чтобы в ней могли укрыться несколько человек. Агнес и Бартоломью в детстве часто прятались там, если Джоан ругалась на них и поручала слишком много дел. Иногда они приносили с собой матерчатый мешок с хлебом и сыром и мечтали о том, что будут жить здесь всегда, как лесные эльфы, и никогда больше не вернутся к злой мачехе.