Хамсин

Первой вызвали Марту Краузе. Женщина уже поняла, что ни о каком наезде на велосипедиста нет речи; их обвиняют в государственном преступлении. И виноват в нем ее муж.

В особой тюрьме, как правило, допрашивали через стекло, непрозрачное с одной стороны: допрашиваемый не видел следователя и не представлял себе, сколько человек за ним наблюдает. Но на этот раз было сделано исключение. Фрау привели в большую комнату и посадили в кресло, привинченное к полу. Большой стол имел форму буквы «П», так что за ней наблюдали с трех сторон. В середине, прямо перед ней, сидел грузный человек с густой седой шевелюрой и свинцовыми глазами. Она знала, кто это, видела его несколько раз. Это был всемогущий заместитель министра Штази и начальник внешней разведки Виктор Мессман.

Он минут пять просматривал какие-то документы, а потом поднял глаза и вперил буровящий взгляд в женщину.

— Фрау Краузе, прошу простить за причиненные неудобства, — начал он. — Но, когда дело идет об интересах государства, с неудобствами приходится смириться.

Марта Краузе смолчала.

— Знаете ли вы, фрау Краузе, что ваш муж — изменник родины, американский шпион?

Когда она услышала это, из глаз ее брызнули слезы.

Немного придя в себя, она сказала:

— Я полагаю, что это страшная ошибка. Этого не может быть!

— Увы, это так, уважаемая фрау. У меня есть все доказательства этого. Кстати говоря, пока вы находились у нас, в вашем доме был проведен серьезный обыск. Мы нашли шифры, суперскоростной передатчик, инструкции. Ваш муж был «кротом» шесть лет из одиннадцати, что служил у нас. Повторяю — вы знали об этом?

Теперь она зарыдала. Ей подали керамическую кружку с водой.

— Нет, — наконец сказала она. — Конечно, ничего не знала…

— Хорошо, если так, — криво улыбнулся Мессман. — В противном случае ваши дети попадут в специальный интернат.

Она снова зарыдала.

— Успокойтесь, — сказал Мессман приказным тоном. — Идите и подумайте, что вы будете говорить следователю. Вы должны помочь нам выяснить о вашем муже все. Мне что-то не верится, что за все эти годы вы ничего не заметили, ничего не подозревали.

Теперь она растерялась по-настоящему. Что ей говорить следователю? Облегчат ли ее слова участь мужа или, наоборот, усложнят его ситуацию? Ее свербила одна мысль: «В любом случае, я должна сделать то, что мне посоветуют, ради детей…»

С самим Краузе заместитель министра был более суров.

— Вы знаете, в чем вас обвиняют? — спросил он.

— Пока нет, — ответил тот.

Министр сделал знак помощнику, и тот убрал непроз рачную клеенку с предметов, лежащих на столе. Радиопередатчик, бланки шифровальной документации, схемы связи и частот. У Краузе закружилась голова. Он считал, что его звание и членство в социалистической партии давали ему иммунитет от любых подозрений. Его кто-то предал, это ясно.

Он не сразу взял себя в руки.

— Я буду сотрудничать со следствием, — наконец выдавил он. — Я искуплю вину. Любой ценой.

Эти слова были признанием.

За всю историю Штази было всего два случая предательства со стороны офицера такого высокого ранга, вхожего в кабинеты высших лиц государства. Мессман не сомневался, что предатель будет казнен и что этот факт будет доведен до всего аппарата Штази. Поэтому он был не намерен разговаривать с предателем: теперь им должны были заняться парни из контрразведки.

Но один вопрос он ему все же задал:

— Куда тебе, скотине, переводили деньги? И сколько перевели?

— Я верну все деньги! — оживился Краузе. — Там большая сумма. Больше двух миллионов долларов.

— Это уж точно! Все вернешь, все твои тридцать шекелей. И поскорее — искренне тебе советую.

Мессман сделал знак увести арестованного.

— Эти его миллионы переведите в фонд разведки, — сказал он помощнику. — Мы посмотрим, как их получше использовать.

59

Пока контрразведка Штази работала над изъятием денег, заработанных Краузе его предательством, контрразведка ЦРУ изучала счета О’Коннора. В придачу к его счетам, на которых было 720 тысяч долларов, на его счет в банке «Вестминстер» пришли из двух других английских банков еще 514 тысяч долларов. Инспекторы обратили внимание на то, что переводы были осуществлены на протяжении одной недели, то есть речь шла о консолидации счетов.

Если бы О’Коннор — или, точнее, новоиспеченный Фурман — знал, что затеял эту денежную аферу с переводом чужих денег на свой счет в самое неподходящее время, он бы подождал год, а то и два! Но ему казалось, что у него невероятная полоса удач и, что бы он ни затеял, все получится. Однако фортуна, эта легкомысленная красотка, приходит и исчезает тогда, когда ей вздумается…