Хамсин

Утро было еще нетрезвым. Под батареей валялась бутылка из-под вина. На подоконнике стоял бумажный стакан. В нем лежали катушки выгоревших ниток. Лебедев хотел поскорее испариться, но было как-то неудобно. Он пытался соблюдать приличия. Как же он устал от всех этих бесконечных церемоний…

Ника, с несмытым вчерашним макияжем, приготовила ему растворимый кофе и несвежий бутерброд. Хлеб был на грани плесени. И закурила в форточку… Оказывается, он привык, что Лада колдует с молочком и тоником. И что к завтраку у нее разглаженная кожа, как прохладным утюгом. Хотя нет, она разглаживала кожу петрушковым льдом.

Чашка была плохо отмыта. Вверху был въевшийся чайный ободок. И сахар комками. Видно, частенько его оттуда доставали мокрой ложкой. Неужели ему, равнодушному к порядку, это все-таки важно? Он смахнул эту мысль как муху.

– А когда ты еще приедешь?

– Ник, не знаю.

Лебедев с силой заталкивал в себя колбасу. Ему казалось, что он есть бумагу.

– Но ты же ее разлюбил, правда? Ведь у вас уже все закончилось?…

Димка не знал, что ответить. Не Нике. Себе. Ему показалось, что он по незнанию забрел в лабиринт. С хитро продуманным выходом. И что ему сидеть в нем до скончания века. И он вспомнил фотовыставку Елены Визерской, по прозвищу Kassandra. На одной из работ была женщина, запутавшаяся в плющевом лабиринте своей жизни, с кожаным саквояжем.

– Я тебе позвоню.

– Ник, не звони мне на мобильный.

– А куда, на домашний? В ее голосе зазвучал сарказм. – Можешь дать телефон своей старой жены.

Ему стало обидно за Ладу. Ведь она совсем не старая. Ника подошла к переполненному мусорному ведру и затолкала бычок. Оттуда ужасно пахло. На ее ногах были заношенные тапочки, уже не поддающиеся реставрации.

– Пить так хочется.

Она положила в чашку пару ложек варенья, долила воды из-под крана и залпом стала пить. А когда допила – у нее стал красным язык.

Вдруг открылась входная дверь и вошли подружки. Они были недовольны, так как ночевали, где придется. С презрением посмотрели на Димку, и тот стал собираться… И впервые стало неприятно надевать несвежие носки и вчерашнюю рубашку. Он чувствовал себя таким грязным, как тот бычок в ведре. В желудке неприятно разлагался бутерброд. Он с тоской вспомнил домработницу и ее английский завтрак: овсянка, яйцо, кофе. Неужели это все он тоже любит?

Лада вернулась домой внепланово. У нее поднялась температура, и она забоялась заразить стареньких родителей.

– Дим, я дома.

Внутри было тихо. Только темнота теплым клетчатым пледом лежала на диване и на полу. Она зажгла свет, и в прихожей стояли Димкины зимние ботинки.

– Дим, спишь, что ли?

Она прошлась по комнатам, держась за голову. В виски постоянно стучала какая-то дикая птица. У шкафа была приоткрыта дверца, и она увидела, что он в нем что-то искал и смял выглаженные рубашки. Лада села и набрала номер. Телефон был отключен…