Хамсин

В ту ночь у всех были замыленные глаза. Замыленные глаза были у окон, которые еще не успели сменить на стеклопакеты, и в щелях старых рам завелись жучки. Замыленные глаза были у пупырчатого асфальта, в который частенько попадались тонкие женские шпильки. Замыленные глаза были у дождя, что ожил под утро. Он шел как через марлю. Был мелким и ледяным. Как нитки из пуза шелкопряда. Уличный фонарь его подсвечивал зеленым. И ночью шел зеленый весенний дождь.

Его горошины сыпались на подоконник, оставляя круглый конденсат. Выступали капли на карнизе и потом неслись вниз по плотной портьерной ткани, словно в доме протекала крыша. Разбивались о журнальный столик в углу. Ночная влага просачивалась сквозь жалюзи и неплотно прикрытую балконную дверь. У Лады влажнели волосы и липли к шее и лбу. Был влажным воздух в сухой прогретой комнате. И стал влажным шелковый халат, два часа как проглаженный.

Лада увидела утро собственными глазами. Оно прятало взгляд и смотрело в пол. Либо чиркало быстрыми метательными движениями по сторонам. Она выучила часы наизусть. Она глазами двигала стрелки, уже понимая, что не сможет с этим жить. С этой приболевшей ночью, потраченной на тревожное ожидание. Она исполосовала циферблат и поцарапала стекло. Эта ночь всегда будет стоять между ними черным кляксовым пятном. И не поможет хлорка, отбеливатель «Vanish» или супер средство от «Amway».

В двери повернулся ключ. С опаской и страхом. На той стороне было понятно, что в доме кто-то есть.

– Привет.

Лебедев стоял в темном коридоре, и его тень была ужасающей. Лада смотрела на него как на убийцу. У нее были обсыпаны все губы. От высокой температуры. И намертво заложенный нос.

– Где ты был?

Лебедев переминался с ноги на ногу. Рассматривал свои смятые брюки в паху. Он не знал, что ответить, и не мог придумать ничего подходящего. Выдерживал паузу. Его мозг парализовала паника.

– Нет. Ничего не говори. Все что ты скажешь – будет ложью.

А про себя добавила: одной сплошной длинной ложью. Как продолжительная пулеметная очередь, которая с каждым выстрелом продолжает убивать убитого.

Лебедев смотрел на коврик. А когда поднял тяжелые от содеянного глаза – оказалось, что он тоже мертв. Он только что выстрелил себе в ногу из своего же собственного револьвера.