Хан Узбек. Между империей и исламом

Самым вероятным объяснением кажется то, что «Coktoganus» (обычная писцовая ошибка вместо «Toktoganus») на самом деле является Токтой^{120}, у которого, по сообщениям некоторых мусульманских источников, было три сына (хотя их имена не соответствуют тем, которые приводит францисканский источник); таким образом, Токта якобы принял крещение и принял имя «Иоанн», а брата этого императора «Cathogonti», также обратившегося в христианство, вероятно, следует отождествлять с «Qoduqai» или «Qoduqan», которого Рашид-ад-дин называет братом или сводным братом Токты (или, допуская сходное смешение t и с в рукописной передаче, с его сводным братом «Тудекеном»)[379]. Сообщается, что «Coktoganus» был похоронен во францисканском пункте в местности, называемой «Святой Иоанн» (Sancto Johanne), то есть на том же кладбище, что и «Иоанн», которого позднее перезахоронили, как сказано выше; в одном из рассказов о перезахоронении Иоанна особо отмечается, что его перезахоронили вместе с его (неназванным) братом, чью могилу занял некий «демонический сарацин», и такую же историю рассказывали о могиле «Cathogonti», которого называют братом императора; а три сына неназванного по имени императора-христианина, обратившихся в христианство и упомянутых в письме от 1323 г., написанном францисканцами из Каффы, по-видимому, соответствуют трем сыновьям «Coktoganus».

Более того, в том же письме, где сообщается о некоем императоре, который умер христианином, также описываются события, развернувшиеся в ходе борьбы за престол, которые, по-видимому, отражают события, сопутствовавшие восшествию на престол Узбека. Как сказано выше, у императора-христианина было три сына, принявших христианство, двое из которых отреклись от веры «из-за притязаний на императорское достоинство»; тот, кто на самом деле стал императором, убил этих двоих, обвиненных в заговоре против него, и хотя новый император подтвердил привилегии, дарованные францисканцам, они жаловались на препятствия в их деятельности при этом правителе, который, как они пишут, одинаково относился ко «всем сектам и законам» и позволял «неверным» следовать той «секте», к которой принадлежали их родители[380]. В этом рассказе о заговоре против наследника, о гибели членов семьи предыдущего хана, о подтверждении привилегий и о менее благоприятных условиях для францисканцев мы с полным основанием можем усмотреть отголоски событий, сопровождавших восшествие Узбека на престол, в том виде, в каком они описаны в мусульманских источниках, тем самым подкрепляя отождествление «Коктогана» с Токтой. Вряд ли можно сомневаться в том, что император, о воцарении которого говорится в этом письме, имея в виду дату его написания, — не кто иной, как Узбек; и если францисканцы и правда снискали особый статус благодаря их роли в обращении Токты и его семьи, то утрата императорского благоволения, неизбежно последовавшая за воцарением Узбека, вполне могла вызвать повсеместное ухудшение положения францисканцев в Золотой Орде.

В любом случае, полагаю, ислам Узбека и его отношение к прочим конфессиям не нужно рассматривать в рамках избитой теории о «религиозной веротерпимости» монголов, от которой якобы отошел Узбек (и другие монголы, обратившиеся в ислам). Скорее следует говорить не об отказе от «веротерпимости», а о смене одного политического курса другим, причем оба этих курса опирались на социальную основу и религиозные установления^{121}.

Впрочем, нас, прежде всего, интересует не столько подлинное историческое положение ислама при Узбеке, в том числе и по отношению к прочим конфессиям, а скорее, устные рассказы о его мусульманстве.

Глава 3. Историзм в легенде об обращении Узбека в ислам (В. П. Костюков) {122}