Хан Узбек. Между империей и исламом

Напомню, как выглядела социальная матрица ильханата. Условно ее можно разделить на четыре сегмента. Первый представлен монгольской военной аристократией, буддийским окружением ханов и шаманами. Второй — гражданскими чиновниками из персов-мусульман, третий — сирийцами, исповедовавшими христианство несторианского и яковитского толка, и, наконец, четвертый — армянскими и грузинскими князьями, военными союзниками монголов. Такая комбинация религиозных и этнических групп по определению не могла быть равновесной, что на практике вылилось в чудовищное расхищение ресурсов^{14} и накопление взаимной ненависти. Даже в политическом плане, при очевидном силовом доминировании кочевой аристократии, систему нельзя назвать линейной и стабильной. Величественный поединок двух концептов, Монгольской Империи и Всемирного Халифата, завершился взаимным истощением сил, оставив вниманию исследователей такой парадокс как художественные произведения персо-китайского синтеза[44].

С какой степенью достоверности легенды на монетах ильханов и правителей Золотой Орды могут служить надежным показателем перемен во внутренней политике, и в частности, в религиозной сфере? Политическая значимость монетных символов вполне осознавалась Рашид-ад-дином: «Государи Мисра и Шама поставили на лоб клеймо покорности, завязали на талии души пояс повиновения, [а] лицевая сторона дирхемов и динаров удостоилась чести распространения хвалы [Газану] и его прославления» (Рашид-ад-дин. Переписка. № 34). За этой яркой метафорой стоит следующее. Сирийскими монетными дворами Газана, условно, могут считаться Мардин, Хисн, Синджар. Под хвалой следует понимать почетное имя/прозвище, например, «Защитник мира и веры», «Мечь ислама» и пр. Однако, Египет (Миср), в отличие от Сирии (Шама), не чеканил монет с именем ильхана Газана.

Завершая свое сочинение, Рашид-ад-дин не мог избежать политических деклараций. Говоря о потомстве Тулуя, четвертого сына Чингис-хана, он пишет о юаньском императоре и ильхане Газане как равных фигурах: «Менгу-каан, Кубилай-каан, Хулагу-хан и Ариг-Бука были его сыновьями, ныне же из семени их внуков Тимур-каан и государь ислама Газан-хан, — да длится его власть! — суть кааны и государи; другие ветви и потомки его [Чингизова] чистого рода (насл) стали ханами и государями всех [земных] поясов» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 69).

В 1910 г. В. В. Бартольд в рецензии на труд французского ориенталиста Э. Блоше, подготовившего издание «Сборника летописей» Рашид-ад-дина с обширным введением к тексту, излагает краткую историю ильханов.

«Первые монгольские владетели Персии, Хулагу (до 1265 г.) и Абака (1265–1282), по-видимому, относились беспристрастно ко всем религиям; при них и еще после для мусульманских областей чеканились монеты с именами Аллаха и его пророка, для христианских (для Грузии) — со словами "во имя Отца и Сына и Святого Духа, Единого Бога", причем и христианский символ веры, подобно мусульманскому, приводился на арабском яздае, языке общей культуры. Третий хан, Текудер (1282–1284), принял ислам и мусульманское имя Ахмед, причем это имя чеканилось и на монетах с христианским символом веры. Зато царствование следующего хана, Аргуна (1284–1291), было наименее благоприятным для мусульман. В течение двух последних лет его царствования первым министром был еврейский врач Са'д ад-дауля, к которому отовсюду стекались его единоверцы; сам Аргун, по словам сирийской хроники, велел назначать на службу по финансовому ведомству исключительно евреев и христиан, но не мусульман; Са'д ад-дауля управлял делами, даже по рассказу мусульманского историка Вассафа, не без успеха; тот же историк называет его покровителем ученых и литераторов; арабские и персидские писатели в течение двух лет усердно прославляли его в стихах и прозе; эти панегирики составили целый том, который и при Вассафе сохранялся в Багдаде. Разумеется, были и стихи в противоположном духе; один поэт жаловался на то, что в руках евреев и власть и деньги, и иронически приглашал своих единоверцев "сделаться иудеями, так как само небо приняло иудейство". Са'д ад-дауля был дерзок не только с мусульманами, но и с монгольскими вельможами, и это было причиной его гибели; еще во время предсмертной болезни Аргуна он был схвачен и казнен, и его единоверцы за свое кратковременное торжество поплатились кровавым погромом.