Ханкерман. История татарского царства

– Что, некому больше коня искупать?

– Мало платит своим уланам великий хан, да ниспошлет ему Аллах счастья и здоровья на многие годы, – объяснил Назар Беркузле. – Нету у нас сабанчи, сами пасем, сами моем. Да вы не беспокойтесь. К ужину будет. Так пока ждете, разделите с нами трапезу. Не нарушайте традиций, гость в юрт – хозяину счастье.

Хмыкнул мурза, но с коня спустился. Уж очень вкусно пахнет из котла с пловом. А радушный хозяин уже несет дорогим гостям кувшин с кумысом. Тут и хозяйка подает целое блюдо с румяными лепешками. Ну как тут откажешься? А улан… Да куда он денется?

Затянулся обед, плавно в ужин превратился, третий кувшин опустел. Уже не улыбается мурза Чекушев, не хвалит радушного хозяина. Вернулись нукеры с реки, нет там никакого улана, и мишари, что ловят рыбу, никого с обеда не видели.

Разводит руками старик, сам удивляется, куда сын подевался. Хотя, дело молодое, вдруг зазноба завелась. Придется отцу калым собирать.

Забрался в седло мурза, на хозяина зло глянул. Потом на сына его младшего Сахиба посмотрел, движением плетки к себе подозвал.

– Куда поскакал твой брат?

– На реку, коня мыть, сам так сказал. – Юный Беркузле прижимает руку к сердцу.

– Лживое кыпчакское племя, – процедил сквозь зубы мурза и первым пришпорил коня. Нукеры немедленно последовали за ним.

Назар проводил гостей взглядом и плюнул вслед. Скачи, скачи, дорога длинная. А вольный казак как ветер, разве такого догонишь?

Широка Великая степь и привольна. Нет ей ни конца, ни края. Не зря купцы, что ходят в Персию, сравнивают степь с морем. Та же ровная гладь вокруг, насколько глаз видит. И ковыль степной на ветру колышется, как волны. Только в море дорог не видно, а в степи их хватает, выбирай, какую хочешь.

Далеко за спиной Мустафы-Ибрагима осталась последняя русская крепость Шацк, где беглому улану удалось пополнить припасы, и вот привела его дорога к развилке у истоков Цны-реки.

Стоит у той развилки большая каменная баба Умай, что называется половецкой. Плохая баба, грудь обвислая, бедра широкие, лицо разбито, ведь по заветам Пророка нельзя смертным создавать изображения людей на потеху шайтану. Но предки кыпчаков много таких баб по степи поставили. Им и молились.

Сидит улан Беркузле в седле перед развилкой дорог, выбирает. Хотя какой он теперь улан? Кончился лихой улан, покинул службу без разрешения своего сотника, изменил клятве. И разве докажешь теперь, что спасал жизнь? Кто поверит? Но отец поверил, мать поверила, брат поверил. Достаточно Мустафе-Ибрагиму и этого.

Думает Мустафа-Ибрагим, выбирает. Одна дорога ведет в ногайскую степь, Большой Ногайской зовется. Прямая, как стрела, тысячами тысяч копыт протоптана. Раньше вела она к Ахтубе-реке, к столице Большой орды Сараю. И где нынче тот Сарай? Где Большая орда? Зарезали хана Ахмата ногаи, а его сыновей добили крымцы да урусы. Племянники его да внуки степь покинули, теперь служат урусам и литвинам. Тот же Шах-Али хану Ахмату приходится внуком, а служит царю Ивану. Все, распалась Большая орда на сотни малых улусов без общей власти, и каждый мурза свой интерес имеет, сам себе хозяина выбирает. Теперь Большая Ногайская дорога к Дону ведет, а оттуда до Итиль-реки и Хаджи-Тархану, что урусы зовут Астраханью. Там сидит в новом каменном замке русский воевода с пушками и стрельцами. Возьмет ли он на службу бывшего касимовского улана? И стоит ли вообще попадаться ему на глаза? Вдруг Шах-Али велел разыскать беглого улана и назначил награду за его голову?

Куда теперь податься? Поехать по второй дороге? Можно туда, в ногайскую степь. Но злы нынче ногаи на касимовских татар, после падения Казани считают их предателями.

Можно и просто в степи остаться. Дорога эта ведет через кыпчакские юрты, что зовутся по-старому Дешт-и-Кыпчак. Когда-то давно вся эта земля принадлежала кыпчакам. Теперь эти места известны как Дикая степь, отсюда и род Беркузле вышел. Еще во времена славного хана Касима предок их Ибрагим пришел на Оку как раз из этих мест. И хоть сильно пострадал их род от мора, но остались еще родственники в степи. Да, дальняя родня, но кровь-то все равно не чужая. Тот же дядька Хайрула пришел из степного юрта, и дед принял его как родного, кров дал, службу дал. Может теперь к ним?

Сомневается Мустафа-Ибрагим. Нет, родня его, конечно, примет, отказать в помощи родственнику – большой грех. Но как будет жить в дикой степи бывший ханский улан? И сам себе признался, что скверная жизнь получится. Плохой из него теперь кочевник, привык он к городу, к базару по четвергам, к мягкому ложу в теплом доме, к красивой одежде и вкусной пище. К службе привык, к порядку. К уважению тоже. А какое в степи уважение, если даже своей юрты нет? И еще придется пребывать в постоянном страхе: вдруг явятся нукеры Шах-Али в степной юрт и довершат свое кровавое дело.