В шкафу стало темно и неуютно. Им пришлось убраться.
За дверью было ничуть не лучше. Поднялся жуткий ветер. Небо стало черным. Деревья гнулись и стонали. Мимо пронесся сервант, громыхая отваливающимися дверцами. Платья угрожающе размахивали обтрепанными рукавами. Забумкали сломанные часы. Все вещи будто взбесились от страха и норовили сбежать, сбивая друг друга.
Плюхель кинулся в траву, увлекая за собой древоку: на них бежала половинка тринькающего пианино.
Душаня высунула голову из-под руки плюхеля и увидела то, что она поначалу приняла за черные паруса в небе. Это были крылья огромнейшей птицы. Повалив деревья, птица приземлилась на одно из них и принялась с отвращением разглядывать двух мелких существ в траве. А они разглядывали ее.
– Чего вылупились, сморчки? – гаркнула птица.
– Ээ, у вас… две головы! – еле выговорила Душаня, не отрывая глаз от второй головы, которая спала, похрапывая и посвистывая.
– Тебя не учили, что завидовать вслух неприлично, лохматушка? – ответила первая голова.
– А вас не учили: грубить – неприлично? – возмутился плюхель.
Он вскочил на ноги и заслонил собой древоку. Но Душаня увернулась и встала рядом с ним.
– Неприлично грубить я научилась сама, водяной червяк, – передразнила плюхеля птица.
Тут приоткрыла глаза вторая голова, не обращая ни малейшего внимания на мелких двоих, пребольно клюнула первую и прошипела:
– Не болтай. Скажи им главное, куриная башка!
– Так нельзя! – крикнула Душаня, от возмущения потеряв всякий страх.
– Чего? – уставилась на нее первая голова.
– Нельзя себя обижать, – добавила потише древока.
– Не твое соплячье дело. Кого хочу – того и обижаю. Ты, вообще, кто такая? Сейчас как клюну – один пух останется.
– Себя не клевали бы, и других не захотелось бы, – еще тише сказала Душаня.
Плюхель на этот раз крепко схватил ее за руку и задвинул за себя. И вовремя.
– ОБОРЗЕЛА, ЧТО ЛИ, ЧУЧЕЛО ЛЕСНОЕ? – завопила птица в обе головы.
Птица зашипела, распахнула два гигантских крыла, накрыв тенью деревья, кусты, древоку с плюхелем. Снова стало темно и холодно. Голос птицы рокотал, и все вещи вокруг падали с деревьев вместе с недовольными грибами.
– Я – ВЕЛИКАЯ ПТИЦА ФОНЛА, СЛУЖИТЕЛЬНИЦА ЛЕСА ПАМЯТИ! ХОТИТЕ ВЕРНУТЬ ВАШИ СТАРЫЕ КНИГИ – СЛЕДУЙТЕ ЗА РАССЫПУШКАМИ. Идиоты.
Двуглавая Фонла взмахнула крыльями, подняв сильный ветер. Ветер сорвал лохмотья мха с деревьев, потерянные носки вместе с листьями сбились в кучу, треснула огромная ветка. Где-то громыхнул шкаф и послышался звон разбитой посуды.
Фонла улетела. Древока и плюхель лежали, присыпанные землей.
– Рассыпушки – это что? – пробормотала Душаня, отплевываясь от земли.
– Сейчас все узнаем, – уверенно ответил плюхель и помог ей встать. – Грибода, не подскажете…
– Не сейчас, – ответили грибы, – у нас обеденный перерыв.
– Ну да, а потом вы чай попьете, а потом полдник, а потом еще и еще. Знаем, – скривился плюхель.
– Нам разве надо идти, куда сказала эта птица? По-моему, она не в ладах с собой, не думаю, что надо ее слушать, – усомнилась древока.
– Слушай, ее отношения нас не касаются: пока Фонла себя клюет, мы с тобой идем дальше.
Душаня опять рванула в сторону и, ее белые лохмы мелькали между деревьев.
– Опять, – простонал плюхель. – слова ей не скажи.
И побежал вслед за ней.
Душаня мчалась за зелеными огоньками: они не маячили на одном месте, а вполне определенно, струйкой лились вперед.
Солнце ослепило древоку. Рассыпушки померкли. Лес оборвался на необъятной поляне. Плюхель подбежал и ахнул:
– Как мы найдем наши книги, их же тут миллион?!
Поляна была уставлена книжными стеллажами. Нижние полки терялись в траве и цветах, стенки стеллажей зеленели от мха. Солнечные лучи подсвечивали связки книг, аккуратными стопочками пылившихся на стеллажах. Плюхель подошел поближе к ближайшим полкам и попробовал снять оттуда книгу. Бесполезно: книги были словно влиты в стеллажи.
– Смотри, там башня.
Душаня следила за побледневшими рассыпушками. Они летели сквозь книжные полки к башне, верхушка которой терялась в облаках.
– Может, и нам туда же?