Ханморская Древучесть

– Забирайтесь, только, чур, осторожно: не разгромите молодой силой мою старую тележку. Там полно коробок, а мне еще везти и везти их до цели.

Душаня обошла ангучей и погладила их лбы в завитушках медовой шерсти.

– Не устали? – шепнула она ангучам. Те ничего не ответили. Только скользнули по ней равнодушными глазами.

– Ты чего? – крикнул ей возница. – Они ж не разговаривают. Но-о-о! Па-ашла!

Йодрик нетерпеливо подпрыгивал на облучке. Силь помахал Душане, указывая на место рядом с собой. Ангучи, пережевывая вечную жвачку, рванули повозку, а та в этот момент так затрещала, что все резко обернулись назад – не развалилась ли на части скрипучая развалина с коробками.

Возница хмыкнул неопределенно, но ничего не сказал. Немного подумал, искоса разглядывая попутчиков.

– Не пустят вас в Шароград.

– Почему это? – возмутился йодрик.

– Не модные вы. Все коситься будут. Особенно на нее, – ткнул травинкой на Душаню, – городские помпидольчиков не носят.

– Разберемся, – твердо сказал Силь.

– Да ладно, на кого вы похожи – ваше дело, хотя ты синий, тебе можно, – возница наконец переключился на волновавшую его тему, которая прямо выпрыгивала из него. – Вы вот что скажите – слышали Песню, которую рассыпали над нашей долиной злоумышленники?

– Да.

– Нет.

– Э-э-э…

Возница подозрительно на них покосился.

– Кто ж не слышал, когда тут блестячками все поля засыпало? Ну, так я вот что полагаю: каюк придет злоумышленнику. Будь он хоть сам воскресший из изгнания древост.

Возница подождал удивленных возгласов и вопросов, но притихшие попутчики, затаившись, ждали продолжения. Возница хмыкнул и провозгласил:

– А потому как в Шарограде гостит сам Правитель! И уж если Правитель тут, то каюк.

– Как он найдет этих…

Самолюбие йодрика не позволяло ему применить к себе такое слово.

– Злоумышленников, – многозначительно глядя на Тропа, подсказал Силь.

– В Правителях Мира очень уж цепкие ребята сидят. А этот уже триста лет правит. Значит, все ему по зубам: любого сожрет, что без песни, что с песней. Вот и от хичей нас избавляет ловко. Ууу, надоели гадины. Развелось хичей в наших краях, что буканожек в ином доме. Говорят, выглядят они фу, черные, костлявые, с огромным животом. Только кто ж их облик настоящий видел – когда они превращаются в того, кто перед ними стоит, или кого сожрут. Вот так я и жену свою потерял. Думал, она стоит, ужином кормить собирается, а это хич. Сожрал, гад, жену мою и сам ею стал. На кой мне такая жена сдалась. Так что я сбежал, – горестно вздохнул возница. Помолчал и вдруг добавил:

– Ладно, помоем вашего пушистика от помпидольчиков. Вода у меня с собой.

На полях показались работники. Зашуршали травы, закеекали ангучи, перебрасывались звонкими утренними словечками фермеры, таская высоченные корзины для сбора урожая. Возница кому-то махал и жестами указывал то на свою поклажу, то на город. А Шароград, закованный толстой стеной, надвигался. Вот уже черная тень раскидистого города вгрызлась в поля, накрыла дорогу и скрипучую повозку. Вот разинула пасть высоченная арка, втягивая путников в мрачный тоннель – вход в город. Душаня поежилась: слишком уж громоздкий Шароград, съест за раз.

И в тот момент, когда друзья съежились от страха быть проглоченными, Силь закричал:

– Душаню же надо отмыть от помпидольчиков!

Душаня и Троп облегченно выдохнули, когда возница сплюнул и приказал ангучам:

– Тпрру! Ста-аять! Тут и почистим вашу узорчатую, – сказал он и соскочил с повозки.

Он достал бак, плесканул в подставленные ведра ангучам, а остатки из ведра перевернул на Душаню. Древока оторопела. Вода потекла с нее розовыми струйками. Троп прыснул, глядя на не ожидавшую такого поворота древоку. Силь отодвинул йодрика в сторону и протянул Душане выцвевшую синюю мешковину из повозки вместо полотенца:

– Наверное, ты у каждого вызываешь желание сделать тебе сюрприз. Чтобы получить от тебя хоть кусочек чувств.

– Сюрприз. Я так и поняла, – вздохнула Душаня и, отжав длинную шерсть, забралась обратно в повозку. Силь бережно набросил на нее мешковину, а она подумала, что в ее жизни что-то уж слишком много внимания для того, кто только и делает, что прячется от чужих глаз.

– За-алезай! – проорал возница, убирая пустые ведра.

«И все-таки город проглотил нас», – подумала Душаня, когда повозка въехала в тоннель. Его стены и потолок были выложены неотесанными глыбами. Грязно-серые громадины так и норовили выскочить из объятий таких же камней и гостеприимно раздавить всех въезжающих. И друзья молчали.

Но город встретил их площадью, словно протянутой ладонью, и заставил забыть первое впечатление. В центре прохладно журчал фонтан. От площади вверх и в стороны поднимались белые улицы, по краям усеянные синими гроздьями домов-шаров. Улицы ветвились на переулки, тупики и соединялись в сверкающие на солнце проспекты.

А народу-то!

– Только почему они все одинаковые? – присмотревшись к жителям, одетым, как один, в синий цвет, спросила Душаня.

– Мода, я ж говорил. Зато все свои – не спутаешь, – пожал плечами возница.