Хаос

Малачи не было среди них. Его здесь не было. Я оглянулась на щель в куполе, который был разорван, как занавес, рваные края хлопали на ветру пустыни. Снаружи на песке стояла огромная толпа, залитая белым светом, и ещё больше людей приближалось. Мазикины пытались остановить всех, кого могли. В нескольких метрах от нас Мазикин прыгнул на женщину и злобно свернул ей шею, а потом оторвал голову. Я моргнула, ожидая, что она появится в том месте, где я стояла, но всё, что я почувствовала — это лёгкий ветерок, пробежавший по моей щеке.

Купол был открыт. Она больше не была заперта в городе. Её душа была вольна отправиться туда, где ей было место, будь то Святилище или любое другое царство, в котором она нуждалась или которого заслуживала. И это означало, что то же самое произошло и с Малачи, который намеренно взорвал гранату, зная, что превратится в пепел.

Малачи совершил самоубийство.

— О, Боже, — прошептала я.

Был ли он в тёмном городе сейчас? Гнев скрутил меня изнутри, а слёзы обожгли глаза. Я покачнулась на месте, глядя, как Мазикины преследуют отставших.

«Я влюблён в твою силу, в твою решимость, в то, что ты никогда не сдаёшься. И прямо сейчас эти люди нуждаются в этом».

Это были его последние слова, обращённые мне. Это были не помоги мне, найди меня, скорби по мне. Не люби меня, спаси меня, помни меня. Помоги им, сказал он. Это было то, ради чего он пожертвовал собой, почему он страдал. Он мечтал увидеть этих людей на свободе. Вот почему он боролся так долго, так упорно и поплатился такой дорогой ценой. Он искупил свою вину.

Но кое-что осталось незаконченным.

Где бы он сейчас ни был, я знала, чего он хочет. Он никогда бы не оставил эти души, никогда не упал бы на колени и не стал бы горевать, никогда не сдался. И я тоже.

Я вытащила единственный оставшийся у меня нож и побежала обратно в город. Всего в нескольких кварталах от выхода здания сотрясались и рушились, куски купола трескались и рвались, словно какая-то жёсткая ткань. Большинство Мазикинов бежало, но несколько тварей, носивших гордо на себе чёрный треугольник, остались, рубя направо и налево людей, которые пытались прорваться через открытые врата.

— Анна, Такеши! — крикнула я. — Помогите!

Я не стала ждать, придут ли они мне на помощь. Я подскочила к стражу-Мазикину, бросилась ему на спину, вонзила нож в ухо и повалила на землю. Прежде чем я успела подняться на ноги, на меня приземлился ещё один, и я схватилась руками за шею за долю секунды до того, как он полоснул меня по горлу. Я метнулась в сторону, крутанулась и вонзила нож ему между рёбер. Его глаза вылезли из орбит, язык вывалился из пасти. Он ударился о цемент, а мои пальцы стали мокрыми от его крови, когда я вернула свой клинок.

Понятия не имею, скольких Мазикинов убила и скольким людям помогла бежать. Пока город рушился вокруг меня, я превратилась в машину, игнорируя боль в теле и узел отчаяния в сердце, сосредоточившись только на том, чтобы провести каждую живую душу через врата. Такеши и Анна несколько раз пробегали мимо меня, помогая отставшим хромать к свободе, защищая их от отчаявшихся, разбушевавшихся Мазикинов. Я почувствовала слабое тепло благодарности, осознав, что они понимают жертву Малачи.

Я отважилась пройти ещё один квартал, к забрызганным кровью перевернутым машинам, скопившимся в пределах видимости свободы. Вода плескалась у моих лодыжек, пока я шла вперёд, ища кого-нибудь, кто остался в живых, кто мог бы нуждаться в помощи, чтобы выбраться. Мазикинов осталось немного, а те, кто остался, попрятались в открытых первых этажах зданий, которые пока ещё стояли. Их уши были прижаты к головам, языки высунуты, они тяжело дышали от беспокойства. Город был обречён, и они, вероятно, чувствовали запах смерти в воздухе.

Наконец я добралась до погрузчика, где сидел Кузнец, крича своим людям в мегафон. Как раз в тот момент, когда я гадала, выбрался ли он, я заметила его, лежащим скорчившимся и задыхающимся у шины. Я опустилась на колени рядом с ним, пытаясь поднять его, но обнаружила, что одна из его ног болталась, а на горле зияла ужасная рана. Твари разорвали его на части и бросили страдать, и в этом хаосе он был всеми позабыт.

— Вставай, — фыркнула я, пытаясь заставить его встать.

Он издал хриплый стон.

— Нет. Я слишком тяжёлый.

— Дружище, мы должны идти, — сказала я, вставая позади него и просовывая руку ему под плечи.

— Остальные там? — спросил он между хрипами. — Выведи остальных.

Я огляделась, но, ни одного живого человека не осталось. Множество обезглавленных, разрушенных тел, но живых никого. Кроме него.

— Тут никого нет. Пойдём со мной. Я помогу тебе.

Его тёмные глаза встретились с моими.

— Знаешь, ты бы сделала мне одолжение.

Я покачала головой.

— Нет. Ты сделаешь это. Твои люди ждут тебя.

Он издал болезненный смешок.