Хаос

— Ты в порядке, — заверяет его Шон, снова глядя на меня своими глазами изумрудного цвета. — Не набрасывайся на него только потому, что ты не можешь делать свою чертову работу.

— Воу, — говорит Адам, но я уже швыряю свой гитарный медиатор в Шона, как будто это метательная звезда ниндзя, и вылетаю из гаража Майка. Толкаю дверь так сильно, что, когда она хлопает о стену дома, я удивляюсь, как это крошечное сооружение не падает.

Не знаю, почему я вообще решила, что присоединиться к группе Шона будет хорошей идеей. Он был мудаком в старших классах, мудаком и остался, и если бы этот чертов дом рухнул, не уверена, что стала бы тратить свою энергию, выкапывая его из руин.

— Кит!

Я игнорирую его дурацкий голос и продолжаю идти, каждый удар моих ботинок превращает гравий на подъездной дорожке Майка в пыль. Ветер сдувает волосы назад, превращая меня в очень злого ангела-мстителя, который не собирается тратить свое время на отмщение. После двух недель, когда я не могла спокойно спать из-за того, что была очень взволнована, и не могла есть из-за того, что очень нервничала, Шон сделал все возможное, чтобы я чувствовала себя еще менее значительной, чем та пятнадцатилетняя девочка, которой была, когда впервые заговорила с ним. А я не настолько уж и ничтожная, черт возьми.

Я кладу гитару на заднее сиденье джипа, забираюсь на водительское сиденье и вставляю ключ в замок зажигания.

К черту возвращение за футляром для гитары. Предпочту купить себе новый.

Когда Шон запрыгивает на подножку рядом со мной и цепляется за перекладины над моей головой, я отказываюсь позволить ему давить на меня. У меня в бардачке есть электрошокер, и у парня есть десять секунд, прежде чем мы оба узнаем, как он работает.

Десять… девять…

— Прости, — говорит он. — Я вовсе не хотел… быть таким…

— Таким козлом? — рявкаю я, отказываясь от электрошокера, когда он соглашается.

— Да.

Я прищуриваюсь, превращая свои глаза в крохотные черные дыры.

— Слишком поздно.

— А?

Послеполуденное солнце отбрасывает вокруг него ослепительный ореол, и я, прищурившись, смотрю на его тупое великолепное лицо.

— Я не принимаю твоих извинений. А теперь убирайся к черту с моего джипа.

Когда он не двигается с места, я поворачиваюсь на своем сиденье, откидываюсь назад и крепко прижимаю ботинок к его раздражающе плоской груди. Быстро толкаю придурка, намереваясь опрокинуть на задницу, но Шон пытается удержать равновесие, как только начинает падать. Его длинные пальцы крепко обхватывают мою икру — вокруг едва заметных леггинсов с принтом черепа и внезапно обжигающе горячей кожи под ними.

И вот я сижу, откинувшись на спинку водительского сиденья, и моя дрожащая нога оказывается в руках Шона Скарлетта. Его зеленые глаза медленно ползут вверх по моему бедру, плоскому животу, изгибу шеи.

— И что мне теперь делать? — спрашивает он, его глаза полны огня, который наводит меня на очень плохие мысли.

Каждая часть моего тела умоляет его опустить ногу, которую он держит, на свое плечо, а затем взять другую и сделать то же самое. И когда он скользит по моей лодыжке, кажется, что его рука читает мои мысли.

Пальцы моих ног скручиваются в ботинках. Легкие перестают работать.

— Ты должен свалить на хрен с моего джипа, — ухитряюсь прорычать я, пугая его сильным пинком, который окончательно сбивает его с ног.

В бешенстве усаживаюсь на место, и даже не знаю, что меня злит больше: то, что он ведет себя как придурок, или то, что он не бросился на меня сверху вместо того, чтобы упасть с моего джипа. Прошло шесть гребаных лет, и потребовалось только одно его прикосновение — один взгляд, одно крошечное прикосновение его пальцев, — чтобы заставить все мое тело почувствовать, будто оно готово растаять по его команде.

Я поворачиваю ключ в замке зажигания, гул мотора заглушает стук сердца, отдающийся в ушах. Но спасаться бегством уже поздно, потому что Шон обегает мой джип и запрыгивает на пассажирское сиденье.

— Убирайся! — рычу я, когда он смещается на потертой коже сидения, поворачиваясь лицом ко мне.

— Ты можешь просто выслушать меня?

— По-моему, я уже достаточно наслушалась там. — Я киваю в сторону гаража Майка и крепче сжимаю руль. За весь гребаный день он не сказал ни одной приличной вещи.

Кит, ты не попала в ритм. Кит, ты вообще слушаешь? Кит, не удивительно, что я не звонил тебе после того, как лишил тебя девственности, потому что ты ни черта не можешь сделать правильно.

Ладно… на самом деле он не говорил последнюю фразу. Но ему и не нужно было этого делать, потому что я слышала это каждый раз, когда он смотрел на меня так, словно я какая-то самонадеянная самозванка, которая никогда в жизни не играла на гитаре.