Хаос

Мои щеки покрыты красными пятнами, я уверена в этом, потому что все мое лицо — один гигантский долбаный бушующий костер — и Шон достаточно любезен, чтобы не сказать ни слова… А это ведет к тому, что я говорю то, что у меня на уме, и это приводит к эпической гребаной катастрофе.

— Я вовсе не собиралась делать тебе минет или что-то в этом роде.

Глаза Шона снова устремляются на меня, и теперь мы оба шокированы.

— Я имею в виду, когда спросила, что я должна сделать… Я не имела в виду, что буду делать что-то такое… это… я просто… — Я поднимаю руки и зарываюсь ими в волосы. — Продолжаю говорить. Я продолжаю и продолжаю говорить.

Шон смотрит на меня мгновение, как будто я только что сбежала из психушки, и я смотрю на него в ответ, как будто он прав. А потом его лицо смягчается, и он издает смешок, который нарушает неловкое молчание между нами.

— Боже, — говорю я после того, как у меня тоже вырвался смешок.

Неужели я всерьез только что произнесла слово «минет»? Шону?

Да, я действительно только что говорила о минете Шону Скарлетту. Шону Скарлетту.

— Ты что, нервничаешь, что ли? — спрашивает он с веселой улыбкой на лице.

— С чего бы мне нервничать? — Я высвобождаю пальцы из волос и обхватываю колени, чтобы не ерзать.

— Потому что я безумно талантлив? — Он одаривает меня такой ухмылкой, что мне хочется снова заговорить о минете или хотя бы поцелуе, потому что Бог знает, что сейчас я думаю об этом. Вместо этого мне удается ухмыльнуться ему в ответ.

— Ты считаешь себя талантливым только потому, что еще не слышал, как я играю на этой гитаре.

— Ты еще не предложила хорошую сделку, — бросает он вызов с многозначительной улыбкой.

Мое сердцебиение ускоряется, его улыбка становится шире, и я запоздало понимаю, что мы флиртуем.

В одно мгновение я стираю улыбку с лица и прочищаю горло.

— У тебя найдется что-нибудь, на чем можно писать?

Улыбка Шона медленно исчезает, превращаясь в странную искорку, мелькающую в глазах, и он возвращается к настройке своей гитары.

— Да… Я попрошу Персика принести тебе что-нибудь через минуту.

Я сажусь подальше на диване, чтобы увеличить расстояние между нами на несколько лишних дюймов, сопротивляясь притяжению, которое он все еще имеет надо мной. Я не ожидала, что оно будет настолько сильным — не после такого долгого времени, не после того, что он сделал со мной.

Это как лучшая и худшая форма ностальгии. Я чувствую себя как подросток. Как будто я впервые почувствовала, как бьется мое сердце.

Все равно что быть влюбленной.

— Персик, — кричит Шон, когда почти заканчивает настраивать свою гитару. — А можно нам бумагу и что-нибудь, чем писать?

Он вытаскивает из кармана гитарный медиатор, и Роуэн убегает от Адама, спрыгивая с табурета с бумагой и карандашом. Она кладет их на кофейный столик передо мной и плюхается на подушку рядом со мной, пока Адам смиренно роется в холодильнике.

— Что вы тут делаете, ребята?

Я забираю бумагу и карандаш, пока Шон отвечает за нас обоих.

— Кит нужно записать музыку.

— Старые песни, — поправляю я, и ясность наконец возвращается в мою затуманенную голову. Мы с Шоном не наедине, а значит, я наконец-то снова могу думать, наконец-то снова могу дышать. — Если я запишу свои партии, выучу их наизусть, так легче запомнить…

— Вот, — перебивает Адам, протягивая мне пиво, прежде чем поставить еще одно на стол для Шона и рухнуть в кресло напротив него.

Хорошо. Шон и я плюс еще два человека. Группа. Я могу иметь дело с группой. Группы — это хорошо.

— О, — отвечает Роуэн, оглядываясь вокруг, как будто она только начала выходить из ступора, вызванного домашним заданием. Ее светлые волосы собраны в беспорядочный пучок, и хотя я не помню, чтобы в последний раз, когда я ее видела, она носила очки, сегодня они сползают с ее носа. — Эй, а где Джоэль? Разве его не было на репетиции?

Адам и Шон объясняют, что он умчался куда-то, как только мы вернулись, но я отключаюсь, зачарованно наблюдая, как пальцы Шона продолжают творить свою магию. Я никогда раньше не восхищалась его руками так близко, поэтому, хотя и знаю, что не должна, теряюсь в том, как они двигаются, как настраивают гитару, как будто это продолжение его собственного тела. Они вкручивают заклинание в колки, возвращая древний инструмент к жизни.

— Ты готова? — спрашивает он, и я тычу кончиком карандаша в бумагу, притворяясь, что очень сосредоточена. На бумаге. Не на его руках. Определенно не на его руках.

Я киваю.

Шон играет достаточно медленно, чтобы я могла следить за его струнами и услышать каждую из них, записывая аккорды, когда он их играет, и, в конце концов, Роуэн и Адам оставляют нас одних в гостиной. Но я слишком отвлечена звуками, доносящимися из прекрасного Фендера, нотами, рожденными тренированными пальцами Шона, чтобы думать.

— Не будешь возражать, если я внесу некоторые изменения? — спрашиваю я, когда мы переходим к песне, которая звучит не так волшебно, как другие.

— Тебе не нравится? — спрашивает он.

— Я бы не сказала, что это плохо… — Я не решаюсь сказать больше, но Шон только улыбается.