Хаос в школе Прескотт (ЛП)

— Прошу прощения, твой отчим коп, — продолжает Оскар под тяжелым взглядом Вика, который очень уж похож на темную, непоколебимую, каменную стену. Что заставляет меня думать, что Хавок — это хороший для меня вариант, так это то, что их нельзя отнести к черным или белым, они словно безжалостные волны серого моря. Заключите сделку, заплатите цену, пожинайте плоды собственных действий. Я уже знаю, чего от них можно ждать, теперь же мне необходимо узнать, чего они хотят от меня.

Я уже размышляла на этот счет и я знаю, как далеко готова пойти: я заплачу все, сделаю что угодно, лишь бы получить свое. Ведь все, что осталось от Бернадетт Блэкбёрд, умерло вместе с моей сестрой. Так что единственный выход — месть. Я сделаю это.

— Независимо от того, твой он отец или нет, он коп. А коп — это коп, — продолжает Оскар, поправляя очки на носу. Его линзы отражают ту малость света, что присутствует. — А это сложная работенка — иметь дело с кем-то вроде него. Я потратил всю неделю, чтобы учесть все риски. Их слишком много.

— Слишком много, — повторяет Вик, посмеиваясь, и пробегает татуированными пальцами сквозь темные волосы. Он сидит и опрашивает меня, девушку, которую знает с тех пор, как пошел в начальную школу, десять лет назад. Мы никогда не были друзьями, но я до сих пор помню, как я только перевелась из модной школы Монтессори в центре города, а другие дети начали задирать меня, за то, что я была снобом (может, я и была, я уже не вспомню). Виктор заступился за меня тогда. Толкнул ребенка с горки, за то, что он дернул меня за косичку.

Я не забыла этого.

Я также не забыла, что когда мне было пятнадцать, он закрыл меня в шкафу на неделю, не оставив мне ничего кроме бутылки воды, батончиков с гранолой и ведра. И все из-за Кали Роуз-Кеннеди. Она их попросила. Та еще сука. Мне всегда было интересно, за что она меня возненавидела.

— Почему вы это делаете? — спрашиваю я, почувствовав, как палящий взгляд Вика охватил меня целиком, словно летний шторм. Его заинтересованность обжигает так же сильно, как и его пальцы, лежащие на моем предплечье. Под его тяжелым взглядом я едва ли могу дышать. Существует тонкая грань между ненавистью и желанием, ведь так? Я одинаково ощущаю каждую из них, когда он смотрит на меня из-под своих полузакрытых век с длинными ресницами. Этот парень, целиком созданный из греха и душевной боли. Он так же сломлен, как и я. — Все это с Хавок? Я все не могу понять. Вы никому не принадлежите, тогда зачем говорить всему миру, что он может помыкать вами? Всего одно слово, и вы подчинитесь?

— Тебе когда-нибудь лгали, Бернадетт? — задает вопрос Виктор, а его голос тих и полон танцующих теней. Он не двигается, но в воздухе словно появилось предупреждение о том, что он легко может разрушить мою бережно построенную броню еще до того, как я попытаюсь что-то предпринять.

— О чем ты говоришь? — фыркаю, поправляя свою кожаную куртку, успев заметить, что его глаза по-прежнему прикованы ко мне, в отличие от других парней. С глубоким вырезом мужчины замечают только то, что хотят замечать. Зачастую это сиськи. Не имеет значения, прикрыты они или нет, парни все равно будут смотреть только туда. Глаза Виктора были сфокусированы только на моем лице, надеясь испепелить взглядом.

— Когда все вокруг тебе врут, тебе уже ничего не остается, кроме как держаться за правду. Таким образом — да, одно слово имеет значение. Обещания имею важное значение. Договоры стоят того, чтобы унести с собой в могилу, — он отступает, освобождая мне немного личного пространства. Его ботинки скрипят по отполированному полу. — Ты хочешь узнать цену или нет? Еще не поздно сбежать, ты же знаешь, да?

Я киваю, взывая к решимости, которая была готова дать заднюю. Мое сердце бешено колотится в груди, ожидая, пытаясь предугадать. Пот стекает по спине. Хаэль издает какой-то звук, а Каллум вновь поднимается маску с лица. Все в комнате замерли, словно восковые фигуры.

Вик вновь обретает надо мной контроль одним лишь железным взглядом.

— Если мы возьмемся за эту работу, ты станешь нашей.

Его слова повисли в воздухе, словно угроза. Будто он пытается меня предупредить перед тем, как мы заключим сделку. Жаль, что он недооценил мою решимость. Уголки его губ поднимаются в жалком подобии улыбки, но тут открывается дверь в другом конце комнаты, пропуская внутрь четырех театралов, или кого-то вроде гиков, повернутых на художестве, которых все-таки можно было встретить в старшей школе Прескотта.

— Пошли нахрен отсюда, — рявкает Виктор, даже не думая повысить голос или посмотреть в их сторону. — Мы заняты делом.

Группа учеников не заставляет себя долго ждать, спеша выполнить приказ Виктора.

Открываю рот, чтобы выдать какой-нибудь едкий комментарий, но слова не выходят. Вместо этого я сжимаю губы и стискиваю кулаки по бокам. Если это заставит мои ладони кровоточить, никому не следует об этом знать.