Хаос времён года

Мой язык прилип к нёбу, и я с кашлем просыпаюсь и, резко выпрямившись, хватаю ртом теплый сухой воздух. Стукаюсь лбом о какую-то невидимую преграду и снова опрокидываюсь на спину. Часто моргаю, чтобы прогнать кружащиеся перед глазами звездочки, и прикрываю глаза от яркого света, проникающего сквозь прозрачный пластиковый купол, расположенный всего в нескольких сантиметрах от моего лица.

Я прижимаюсь к нему, медленно соображая, где именно нахожусь. И как сюда попала.

Я была с Джеком. Целовалась с Джеком.

Нет! Я принимаюсь бороться с крышкой стазисной камеры, мое дыхание учащается, и стекло в куполе запотевает.

– Выпустите меня!

Толстый пластик приглушает хриплые крики, и на меня обрушивается шквал образов: кровь на стенах, на моих руках. Стоящий на коленях Джек в окружении Стражей. Нож, грохот, разбитая лампа. И вот уже Джек лежит на полу лицом вниз.

– Джек! – Я должна добраться до него. Отыскать его, прежде чем они…

О, Гея, нет. Только не это!

Тщетно я царапаю ногтями скользкий купол и в приступе ярости луплю в него кулаками. Я верчу головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть что-нибудь за каменными стенами, которые меня окружают. Вижу дверь с металлическими прутьями, сквозь которые просматриваются длинные, убегающие в бесконечность туннели, освещенные факелами.

Значит, я нахожусь под Обсерваторией. В одной из камер в катакомбах.

– Выпустите меня! – снова кричу я. – Если вы хоть пальцем тронете Джека, клянусь Геей, я…

– Гея мертва. – Я резко втягиваю носом воздух. В динамике рядом с моим ухом потрескивают помехи. – Я убил ее. – Этот холодный грубый голос кажется мне знакомым, но вспомнить, кому он принадлежит, не получается.

– Ты лжешь. – Я не хочу в это верить. Отказываюсь в это верить. Если бы Гея умерла, я бы узнала, не так ли? Перестань Гея существовать, и это место – сам мир и все населяющие его создания – исчезло бы вместе с ней. Мои слезящиеся глаза замечают глубокую, неровную трещину в камне надо мной. Крышка камеры покрыта тонкой пленкой глиняной пыли, как будто земля сотрясалась, засыпая все вокруг. – Я хочу поговорить с Кроносом.

– Я и есть Кронос, – заявляет голос.

– Ты мешок дерьма!

– А ты заперта в очень тесной тюрьме.

– Я требую разговора с Даниэлем Лайоном! Где он? – Ответная тишина кажется оглушительно громкой, потрясает до глубины души. – Кто ты такой? И что наделал?

– Я думаю, ты и сама знаешь, – раздается в ответ бестелесный голос – едва ли громче шепота.

Моя кожа покрывается мурашками. Силясь рассмотреть что-то сквозь купол, мысленно я возвращаюсь в заброшенное здание и вновь оказываюсь привязанной к стулу в тускло освещенном помещении. Лицо обжигает металлическое дыхание Дуга Лаускса, а из его носа, расквашенного мной, капает кровь.

– Я предупреждал тебя однажды, чтобы вела себя осторожно в обращении со мной, Флёр Аттвел.

– Где Джек?

Стражи проникли в наш дом. В нашу спальню. Электричество было отключено и, следовательно, система безопасности тоже. Они превзошли нас по численности. Без своей магии – и без меня – Джек оказался беззащитным перед ними.

– Грядет конец света, Флёр. Мать-Земля и Отец-Время мертвы, а все, что тебя волнует, – это Соммерс? Я был о тебе лучшего мнения.

Замки над моей головой открываются со щелчком, и я вздрагиваю от внезапного резкого звука. Внутрь камеры начинает поступать холодный воздух.

Я не двигаюсь, и, затаив дыхание, наблюдаю, как мерцает и гаснет свет внутри стазисной камеры. Треск в динамике стихает.

– Дуг? – Я шлепаю по внутренней стороне купола, и крышка поднимается на петлях. – Дуг, ответь мне!

Минуту назад я отдала бы все на свете, лишь бы освободиться из стазисной камеры, а сейчас мне жизненно важно узнать, что случилось с Джеком. Я пинком откидываю крышку, чувствуя головокружение и холод, принимаю сидячее положение и оглядываю высокие стены своей темницы. Кожу покалывает. Я горблюсь и, скрестив руки перед собой, пытаюсь прикрыть обнаженную грудь от расположенной в углу камеры наблюдения. На металлической койке у дальней стены лежат одинокое выцветшее одеяло и пара комбинезонов. Я подползаю к краю стазисной камеры и спрыгиваю на пол, едва не впечатываясь в него лицом, когда колени подгибаются и накатывает тошнота. Мои раны, должно быть, не были серьезными – поэтому и нынешнее недомогание вполне терпимо, – но сколько бы времени я ни провела, восстанавливаясь в стазисной камере, сейчас чувствую себя истощенной и неуклюжей.

Я хватаю с кровати комбинезон и просовываю в него ноги, отворачиваясь от камеры. Мне претит мысль о том, что Дуг, вероятно, наблюдал за мной все это время.

Застегнув молнию грубого комбинезона, подхожу к мигающему красному огоньку камеры и, встав под ней и высоко подняв подбородок, смотрю прямо в объектив.