Хаос времён года

Холод… Это было оружие Майкла – его сверхспособность – и посох принадлежал ему. Если верить старым легендам, каждый из богов одарил Гею своей стихией. Кронос преподнес ей холод космоса, Ананке – неизбежность океана и его приливов, а Хаос – огонь. Из этих даров родилась земля. Я могу лишь догадываться, что магия холода в посохе Майкла замораживает меня, потому что борется с силой Ананке. Сегодня посох стал еще холоднее, так что его почти невозможно держать. Я оставил его прислоненным к столу в своем кабинете, чтобы не пришлось носить с собой.

Увядшее растение насмехается надо мной из своего горшка на столе. Я нависаю над ним, приказывая возродиться к жизни, но обвисшие листья не шевелятся. Я в сердцах шлепаю ладонью по столу.

Гея обладала властью над всеми четырьмя стихиями. Она могла давать их, забирать назад или использовать сама, но магия земли была ее сущностью, ее самым сильным сродством. Именно магия земли вызвала это землетрясение, и если не ошибаюсь, чтобы получить контроль над силой Геи, нужно овладеть этим единственным элементом. Я уверен, что заключенная в стеклянном шаре магия не станет жить внутри меня, пока я не научусь ее укрощать.

Выливая остатки воды на растение, я замечаю, как что-то капает на стол. Когда очередная темная капля падает вниз, я провожу рукавом по носу и чертыхаюсь, видя, что он окрашивается в красный. Отставив стакан, направляюсь вглубь номера в поисках ванной.

Останавливаюсь у широких двойных дверей спальни. Главная гостиная показалась мне довольно обезличенной – белые стены, стекло и четкие прямые линии – идеальное место для работы, для того, чтобы заниматься делами.

А вот владельцем спальни как будто был совершенно другой человек. Комната мягко освещена лампами накаливания. Два ложных окна создают иллюзию того, что находишься посреди заснеженного леса, ветерок из вентиляционного канала над головой ерошит волосы. Готов поклясться, что улавливаю в воздухе тонкий хвойный аромат сосны. От окон я отворачиваюсь к кровати красного дерева с балдахином и изогнутыми когтистыми ножками.

Делаю глубокий вдох, удивляясь, что здесь совсем не чувствуется запаха Лайона. На прикроватных тумбочках нет ни одной принадлежащей ему книги, ни стопок упорядоченных бумаг, ни оставшихся на поверхности кругов от кофейных чашек, которые я всегда замечал в его кабинете, когда был Зимой. Провожу пальцем по тумбочке, и на нем остается слой пыли. Это не мельчайшие частички штукатурки, но серая мохнатая пленка, обычно появляющаяся в заброшенном помещении, месяцами не знавшем уборки.

Любопытствуя, я открываю двери гардеробной, перебираю ряды тщательно отглаженных костюмов. Шелковые галстуки развешаны с изрядной долей скрупулезности, на полках выстроилась шеренга туфель. Я останавливаюсь перед бархатной подставкой, на которой представлена целая коллекция глазных повязок, аккуратно разложенных рядами и отсортированных по цвету.

Подношу руку к одной из них, отороченной черной атласной лентой – Майкл надевал ее в тот день, когда принял меня в свою гвардию, – и с уверенностью понимаю, что это всегда была спальня только моего Кроноса.

Лайон, должно быть, переехал в покои Геи, чтобы спрятаться в постели своей подруги, как трус, потому что слишком стыдился того, что сделал, и не мог спать в комнате, принадлежавшей человеку, которого он убил. Таким же образом он прятался и от ока Ананке, прикрывая его, чтобы не пришлось прочесть в его глубине печальный финал, которого он заслуживал.

Я хватаю рубашку с вешалки, заявляя на нее свои права. Добавив к ней брюки и галстук, несу костюм в просторную мраморную ванную. Тут я поспешно стягиваю с себя треклятый тюремный комбинезон, так что лопаются нити и расходятся швы. Избегая своего отражения в зеркале, открываю дверцу душа и, повернув кран, поспешно встаю под брызнувшую струю, не дожидаясь, пока она превратится в пар и начнет испаряться. Грязь и кровь окрашивают воду. Я намыливаю и скребу кожу до тех пор, пока волдыри на руках не размягчаются и не отслаиваются, а остатки крови и пепла не стекают в канализацию.

После этого встаю, голый, перед зеркалом, упершись руками в обе стороны широкой мраморной раковины. Из носа упрямо сочится струйка крови, грудь теснит. Вчерашняя боль давит на ребра. Поднимаю взгляд к своему отражению в зеркале и вижу почерневшую пустую глазницу, а в уцелевшем глазу мелькает воспоминание…

«Еще есть время сделать правильный выбор».

Я вздрагиваю, когда лежащий на туалетном столике сотовый начинает вибрировать. Отвернувшись от зеркала, провожу по экрану дрожащими руками.

– Кронос? – первой заговаривает Ликсу, обеспокоенная моим долгим молчанием. Голос у нее хриплый и сонный, как будто она только что проснулась.

– Лучше бы тебе сообщить мне хорошие новости.

– Флёр у нас.

– Где она?

– В камере предварительного заключения в катакомбах. Она была ранена. Ничего серьезного, но до сих пор спит.

– Позвони мне, когда проснется.