— Горный Ручей, — ответила она, улыбнувшись. — Надеюсь, перевод с эльферона на урманский пришелся вам по душе?
— Угу, — с готовностью, мигом подтвердил я, — значение имени, прекрасно как вы сами.
— Вы совсем меня не знаете. Так что не спешите захваливать, — задорно тряхнув роскошной гривой, заметила она. — Вообще-то, я довольно вредная, несмотря на привлекательную внешность.
— Нет, не верю, — я даже закрыл ладонями уши, — леди не себя наговаривает.
С первых минут знакомства между нами возникла неожиданная, обоюдная приязнь. Ей, мне, было легко и просто, темы для разговоров возникали сами собой. Она живо интересовалась дальними, загадочными странами, но кроме Свейленда нигде больше не бывала. Я же, напротив, в чужих краях провел немало времени и потому знал о них не понаслышке. Я рассказывал, она слушала, задавала вопросы. Затем мы менялись ролями, я спрашивал о жизни в Солнечной долине, работе в Свейленде, она охотно отвечала. Касались мы и различных других тем: мировой политики, искусства, цен на зерно в Европе и Скандинавии, новомодных веяниях при дворе короля Стэна, истинных причинах возникновения некоторых войн прошлого, особенностях культуры эльфов, гномов, людей и о многом ином. Потолковать с Лауринэль было действительно приятно. Девушка обладала острым, логического склада умом, развитой интуицией и чувством легкого, изысканного юмора. — Какая же она славная, — то и дело ловил я себя на одной и той же мысли.
Несмотря на прежний богатый опыт, подобные доверительные отношения с женщиной были для меня в диковинку. С Эшли, например, ничего общего у нас не имелось совершенно. Она жила в своем мире, я в своем. То, что ценил я, ничего не стоило в ее глазах. То, что обожала она — вызывало у меня в лучшем случае снисходительную усмешку. За неделю, проведенную вместе, Лауринэль стала мне добрым другом, с которым я мог поделиться чем угодно, даже самым сокровенным. Впрочем, не только другом, но и женщиной, завоевавшей мое сердце. А потом… Все рухнуло в одночасье. Вернее я так подумал в тот злосчастный момент.
Однажды, поздним вечером я проводил ее как обычно в комнату Фиалок, но не ушел сразу к себе, а, внезапно обняв, принялся жарко целовать в губы, глаза, шею, высокую упругую грудь. Она не отвечала на мои поцелуи, хотя и не сопротивлялась. Она… Стояла и молча плакала, кусая мокрые губы.
Бережно приподняв ладонями прекрасное лицо, я заглянул в ее глаза. Увиденное заставило отшатнуться, будто от крепкой пощечины. Лауринэль оказалась оскорблена моим поступком до глубины души, но горькая обида в прозрачных омутах ее дивных очей плескалась пополам с детским недоумением.
— За что вы так унизили меня, Харальд? — едва слышно прошептала она. — Или у вас, людей, принято из чувства похоти запросто втаптывать в грязь порядочных девушек?
— Меньше всего на свете я хотел бы вас унизить, — в отчаянии вскричал я, боясь, что сотворил непоправимое. — Не знаю, как оно и вышло. Не сдержался… Уж больно вы мне по сердцу. Простите, я действительно неимоверно сожалею. Честное слово!
— О чем? О том, что по сердцу? — она внезапно улыбнулась ясно и ласково.
— Ну… Нет, за мое наглое поведение конечно, — я был немного сбит с толку резкой сменой ее настроения. — Ну да, порой понять женщину очень трудно.
— Ладно, я постараюсь забыть происшедшее, хм, недоразумение, — вытирая кружевным белоснежным платочком глаза, пообещала она. — Видите ли, Харальд, у нас, эльфов Солнечной долины считается самым дурным тоном, если незамужняя девушка благосклонно принимает знаки внимания женатого мужчины. И узнай об этом окружающие, ее порядочность поставят под большой вопрос.
— А его порядочность выносится на суровый суд общества? — предчувствуя ответ, тихонько спросил я.
— Как вам сказать, — задумалась она, — хм, скорее нет. Просто его любовь к жене, у всех начинает вызывать определенные сомнения.
— И все? Понятно. А как в ситуации, где все наоборот? Где замужняя женщина относится с интересом к свободному мужчине?
— В любом случае, мужчины в более выгодном положении, — неохотно признала Лауринэль. — Почему так? Не знаю даже.
— Э-э, понимаете, моя жена Эшли, — начал я, чувствуя себя дураком и мучительно подыскивая слова оправдания. — Она чужой мне человек. Я нужен ей лишь для того, чтобы вести привычную жизнь богатой, привередливой сумасбродки. Я… Не люблю ее.
— Зачем же вы тогда женились на ней? — затаив дыхание, спросила эльфийка. — Соблазнились красотой?
— Что поделаешь, молодость глупа, — с искренним раскаянием заявил я.
— Да, верно, практически все мы в юности совершаем ошибки, но не все на них учимся, — заметила эльфийка, глядя куда-то в сторону.
— Такова жизнь и ничего тут не поделаешь, — с сожалением вздохнул я.
— Увы…
— Лауринэль… Жаль, что никогда больше, наверное, не увидимся. Мне будет тебя недоставать. Сильно…
— Глупости, столичная жизнь быстро возьмет свое. И… Разве мы уже перешли на ты?
— Какая теперь разница? — опустил голову я. — Пустая условность ничего не значит в сравнении с предстоящей разлукой.