Харассмент

Она никому не говорила о своих планах, даже Максиму, но теперь не выдержала. Инга подумала, что если похвастается ему и представит все как свою уже состоявшуюся победу, то сама в нее поверит. Максим и правда охал и поздравлял, но Инге обман не удался: беспокойство прочно засело у нее в животе и временами вибрировало, как будильник, заставляя ее нервно поглядывать в сторону кабинета Ильи.

Весь следующий день Инга сидела как на иголках, ожидая письма от Меркуловой. Письмо не приходило. Поначалу Инга успокаивала себя тем, что речь шла о двух днях и срок еще не подошел, однако уговоры не действовали: с каждым прошедшим часом она все больше погружалась в отчаяние. Отсутствие письма было хуже, чем любое, даже самое плохое письмо, потому что вызывало терзания. Знает уже Илья или не знает? Даст он ей спокойно уйти или не даст? Инга поймала себя на том, что новая должность кажется ей такой желанной даже не из-за открывающихся перспектив, а потому, что согласие Ильи на ее перевод будет верным знаком, что он ее простил. Оказывается, она незаметно стала по-настоящему его бояться, и теперь именно этот страх больше всего отравлял ей ожидание.

На третий день Инга подумала, что, если письмо не придет сегодня, она напишет Меркуловой сама. Терпеть неизвестность больше не было сил. Она вздрагивала каждый раз, когда ее компьютер издавал писк, сообщая о новом имейле, и всем телом подавалась к монитору. Письма сыпались одно за другим, но нужного среди них не было. Буквы на экране, образовывавшие фамилии отправителей и не складывавшиеся в «Меркулова», казались Инге бессмысленными черточками. Она даже не открывала эти имейлы. Разочарованно откидываясь в кресле, она каждый раз машинально поглядывала на кабинет Ильи. В последние пару дней он притих – или это была Ингина паранойя? – и не донимал ее руганью. Она думала, что, если бы он и дальше просто не замечал ее, не нужно было бы никуда переводиться. Инга почти с ностальгией вспоминала декабрь, когда Илья изводил ее своим таинственным молчанием.

Ее обычное развлечение сейчас тоже не помогало. Инга зашла в фейсбук, но беспокойное ожидание, которое мучило ее, мешало разверзнуться бездне презрения. Она прочитала длинное полотно, призванное открыть глаза будущим мамам – на то, какое паршивое занятие иметь детей. В посте с садистским удовольствием перечислялись все предстоящие тяготы: болезни, из списка которых можно было составить медицинский справочник, родственники и случайные прохожие, все как один обладающие энциклопедическими знаниями о детях, отсутствие сна, порядка, развлечений, секса, неминуемо следующие за этим антидепрессанты, ссоры, эмоциональное выгорание, а самое страшное – взросление ребенка, который из в общем-то безобидного младенца вырастет сначала в неблагодарного подростка, а потом, весьма вероятно, в сомнительную личность, которую будет трудно любить. Текст расшарила Ингина знакомая, добавив от себя, что автор, к ее досаде, забыла упомянуть инфантильность отцов: ведь всем известно, что любой из них при малейшем признаке дискомфорта бросит женщину с вылупившимся чудовищем один на один.

Первый такой пост несколько лет назад поразил Ингу своей смелостью, но спустя десяток одинаковых откровений она уже не чувствовала ничего, кроме раздражения. В другой раз она обязательно плеснула бы ядом в комментариях, но сейчас была слишком напряжена, чтобы растрачиваться на такие мелочи, поэтому почти с сожалением пролистнула страницу вниз.

В этот самый момент компьютер снова издал писк, и Инга припала к экрану. В сером окошечке в углу всплыло имя Меркуловой.

У Инги от волнения на секунду потемнело в глазах. Она несколько раз лихорадочно щелкнула мышкой, не сразу попав по кнопке «открыть». В письме была одна-единственная фраза: «Зайди ко мне».

Инга вскочила и торопливо зашагала к выходу из офиса. В спину ей донесся голос Галушкина, озадаченно спрашивающего, все ли в порядке. Она сделала вид, что не расслышала.

Лифтов на этаже было шесть, Инга для верности нажала сразу несколько кнопок. На электронных табло появились ползущие вверх красные стрелки, но счетчик этажей не менялся – каждый лифт застыл на своем как приклеенный. Инга едва не приплясывала от нетерпения. Наконец один лифт, а потом разом второй и третий пришли в движение, но почти сразу же опять остановились. Выругавшись, Инга бросилась к лестнице.

Она ворвалась в офис этажом выше и стремительно зашагала вдоль столов. Вокруг царила обычная суета: жужжали компьютеры, ревел принтер, пожирая бумагу, из разных углов слышались возгласы и смех, а с кухни – звон ложек. Эта какофония звуков имела, как ни странно, убаюкивающий эффект и немного успокоила Ингу. Бежать сломя голову не было смысла. Пригладив волосы обеими руками, она остановилась на секунду и перевела дух. Возбуждение, как клокочущая на огне кастрюля, еще не успело остыть, но бурлило поменьше, словно под ним убавили газ. Помедлив перед кабинетом Меркуловой, Инга вошла в открытую дверь.

– Закрой, – мотнула головой Меркулова, сдернув очки.