Харассмент

– Но вы же пишете про новые технологии. – Инга не хотела спорить, слова вырвались сами. – Вы много занимаетесь расследованиями?

Вячеслав засопел, но тут вмешалась Наталья. Сегодня она выглядела еще более сонной и презрительной, а ко всему прочему – заметно отекшей. Инга заподозрила, что Наталье хуже, чем ей.

– Я много раз занималась журналистскими расследованиями. И мы не просто пишем про «новые технологии», как вы выразились. Или вы считаете, что отвезли нас в Париж – и получили на блюдечке рекламный материал?

Инга действительно считала примерно так, но по тону Натальи поняла, что признаваться в этом не стоит.

– Я ни в коем случае не пытаюсь умалить вашу работу, – торопливо заверила она, – ни работу журналистов вообще, ни тем более журналистов, специализирующихся на ай-ти.

Инга не знала, зачем добавила «тем более». Видимо, от волнения. Все за столом молчали и смотрели на нее – только Наталья, едва договорив, тут же принялась ковыряться в тарелке, демонстрируя полное безразличие к Ингиным попыткам оправдаться.

– Ладно. – Инга встала, поняв, что прощение так просто не заслужить. – Я пойду в лобби, буду ждать вас там.

Она выходила из зала, спиной ощущая сверлившие ее взгляды, но когда у самой двери украдкой обернулась, на нее никто не смотрел.

Один из журналистов не спустился вовремя, и Инге пришлось просить на ресепшен, чтобы ему позвонили в номер. Выяснилось, что он проспал, всем пришлось его ждать, поэтому к открытию они опоздали. Инга проклинала судьбу, которая уготовила ей такой простой день вчера, когда она была трезва и целеустремленна, и сложный – сегодня, когда она мучилась похмельем.

Первым опозданием проблемы не ограничились: весь день шел наперекосяк. Опаздывали спикеры, опаздывали журналисты, Ингу постоянно дергали сообщениями и звонками, она сама то и дело терялась в огромном зале выставочного комплекса и не могла найти нужный павильон. Инга довольно быстро поняла, что имела в виду Оксана, сказав, что Котов «мертвого разбудит», – он атаковал ее ежечасно, требуя дать ему какой-то буклетик, познакомить с очередным человеком и перенести согласованное время интервью, потому что он уже разговорился с кем-то другим.

Людей было море, и в их потоке Инга ощущала себя неуютно. Ей казалось, что все знают друг друга и радуются при встрече, только она не знает никого, да еще и все делает неправильно, вызывая недовольство. Говорить по-английски сегодня тоже не получалось: Инга мямлила и подолгу не могла вспомнить самые простые слова. Она зареклась пить в оставшиеся дни.

Илью она не видела целый день и старалась не думать о нем, но ничего не выходило. Обрывки воспоминаний то и дело приходили на ум. Она стояла возле автомата с кофе, и перед ее глазами вдруг мелькнула картина, как она вынимает из ушей сережки и кладет их на стол в номере. Даже такая безобидная деталь заставила Ингу дернуться, словно она неосторожно дотронулась до свежей раны. Ее вчерашняя злость на себя прошла, сменившись тупым отчаянием: она предчувствовала, что Антон обязательно все узнает. Она не понимала, откуда взялась эта уверенность, и главное, почему сейчас. Одновременно Инге мерещилось, что все люди, которых она встречает, уже знают про нее что-то и смотрят косо. Чем больше она нервничала и жалела себя, тем больше поводов для этого находилось, словно ее собственный мозг обратился против нее и безжалостно подбрасывал новые причины. Она даже начала ощущать стыд перед Ильей: ей вдруг померещилось, что вчера она вела себя чересчур развязно. Инга вспомнила, что, когда они занимались сексом, она ударилась головой о спинку кровати. Сегодня это казалось ей несмываемым позором. Ей хотелось спрятаться и поплакать.

Однако после обеда день как будто стал налаживаться, а на самом деле это просто Инга начала приходить в себя и постепенно воспряла духом. Она боялась писать Антону, уверившись, что он каким-то шестым чувством обо всем догадался, но тут он написал ей сам, и Инга успокоилась. К вечеру она ощущала себя полной сил, и конец света, который еще несколько часов назад был неминуем, отложился на неопределенный срок. Сейчас она вернется в гостиницу, переобуется из каблуков в сандалии и наконец-то убежит гулять по Парижу. Она не сомневалась, что, как только ее захватит новый город, тревога окончательно пройдет.

Этому не суждено было сбыться – на входе в отель она столкнулась с Ильей. Он не писал ей весь день, что утром ее еще радовало, а потом, как и все остальное, начало безотчетно беспокоить. Сколько бы она ни напоминала себе, что Илье свойственно пропадать, Инга не могла отделаться от ощущения, что его молчание наделено зловещим смыслом. Причин для этого не было, но Ингин разум, взвинченный похмельем и паранойей, любезно сконструировал одну – она стала думать, что вчера совершила какую-то особенную глупость или неловкость, о которой забыла. Инга успокаивала себя, что даже если и так, ничего страшного не случилось, что она все равно собиралась расставаться с Ильей, поэтому это только к лучшему, но не могла одолеть смятение.