Хардкор

«КОБа» и «Свинга» давно уже нет, и мало кто помнит об их существовании, но я очень рада, что была там в этот памятный день. Там же, в шаговой доступности, был знаменитый, не побоюсь сказать, на всю Европу «Екс-н-Поп», прославившейся его знаменитыми завсегдатаями и почти свободным консумом лёгких наркотиков. Как раз там тусовались Игги Поп и Дэвид Боуи, снимавшие неподалеку квартиру, а в мои времена там вполне можно было оказаться на соседнем барном стуле с Ником Кэйвом. А на рассвете, в клубе «Соке» в Кройцберге, была встреча с типом в ти-шоте с гордой надписью «I love СССР». Он был бритишом, живущим в Берлине, и просто не мог поверить, что я еще пару часов назад была в этой чудной стране и вот стою здесь, как ни в чём ни бывало. Эта невероятная новость мгновенно облетела весь бар, и народ потянулся ко мне с выпивкой, каждый хотел со мной побрататься и поздравить со счастливым прибытием в город-герой Западный Берлин. Тогда моё появление было настоящей маленькой сенсацией, чего нельзя больше ожидать от современного Берлина с его русским населением по официальным подсчётам где-то в тридцать тысяч человек… Однако жизнь моя и моих друзей совершенно не пересекается с названными тысячами, так как контингент этот состоит в основном из местечковых бабок, приехавших за материальной компенсацией, или казахстанских этнических немцев, крестьян, в поиске исторической родины – ни с теми, ни с другими как-то не находится общих тем…

Но – назад, в 88-й год. Город тогда, по статистике, был самым молодым в Западной Европе. Больше половины его обитателей были моложе двадцати пяти лет, и это просто бросалось в глаза, какое-то молодёжное Эльдорадо! Это объяснялось тем, что неформалы, музыканты, художники и просто тусовщики всех цветов и мастей со всей Европы стекались сюда в поисках удачи, привлечённые репутацией города. Там была неповторимая атмосфера свободы с одной стороны и уютность его обозримых границ с другой. Была какая-то надёжность нахождения за Стеной – во всяком случае, по моему восприятию. Не забыть добавить сюда всех молодых немцев от восемнадцати до двадцати пяти лет из Федеральной Республики, косящих, так сказать, от армейской службы, которая тогда ещё была обязательной. Западный Берлин и его обитатели, в силу своего статуса, был от этой воинской повинности освобождены. Нарисовывался такой интересный социологический коллаж, так оно и было.

В один прекрасный, но ничем особенно не примечательный вечер, брела я без особой цели по Винтерфельдплатцу в том же Шёнеберге, и аккурат возле общественного туалета с дурной репутацией, местом встречи местных наркоманов. Что интересно, сейчас в том же самом месте и постройке процветает кафе, особенно летом пользующееся большой популярностью. Проходя мимо, я всегда думаю с усмешкой: «Люди, берлинцы и гости столицы, знаете ли вы, где сидите-то? В сортире, мягко говоря!» Так вот, иду я, размышляю, что бы вечером предпринять, – а тут, откуда ни возьмись, Хирург, собственной персоной, нарисовался! Что, говорит, Натаха, делаешь, в гордом одиночестве? Тут, типа, одно классное место есть, бар такой небольшой, но жутко тусовочный, музыку правильную играют и хозяин – такой парень, свой в доску, нас, русаков, любит. Мы с ним уже забратались до гробовой доски, и теперь братья по крови. Зовут его Саша, и мы отныне зовёмся Саша Вест и Саша Ост, пойдём, познакомлю…

Так в мою жизнь вошёл бар «Секстон» и его незабываемый владелец Саша Дисселькамп. О «Секстоне» нужно писать отдельную главу, такое это было легендарное место. Для многих, в том числе и для меня, оно сыграло просто судьбоносную роль. Я, к примеру, благодаря «Секстону» живу с тех пор в Берлине. Моя свадьба, под раскаты Билли Айдоловской «WhiteWedding» была отгуляна именно здесь – как и роковая встреча с моим будущим мужем, да и не только с ним. Для Хирурга это место всегда имело особый статус. Не случайно он и в Москве постарался воздвигнуть в его честь памятник нерукотворный в образе московского «Секстона»… Что из этого вышло, другой разговор.