Хардкор

Поэтому на уроках я скучал и мечтал о какой-то грядущей жизни: блестящей, славной и будоражащей душу. В школьных тетрадках на всех свободных местах я рисовал, убивая скучное времяпровождение, каких-то рок-музыкантов, огромные ударные установки, логотипы групп и что-то еще типа того. Наверное, это развлечение была общем у большинства тогдашних подростков. По таким тетрадкам, как по девичьим дневникам, можно было определить некий код человека. По внешнему виду это сложно было определить, за исключением спортивных фанатов, ходивших в клубных шарфах и спортивных шапках, которые им вязали бабушки. Надо напомнить, что у нас не было ничего их таких прикидов в советских магазинах; не было ни журналов на эту тему, ни кино, ни, конечно же, интернета. А мои предрасположенности, как вы уже наверно догадались, были достаточно жесткие. Они выражались не только в этом рисовании, но и в хулиганской позиции, благодаря которой я поддерживал собственный авторитет на местности. Каким-то образом этот самый код сложился.

В это время районы, удаленные от центра, тогда начинали закипать в неформальных движениях. Все это складывалось в какие-то дворовые компании, шлифовавшие правильные и незамысловатые отношения. В отличие от формальных комсомола и пионерии. Будучи уже старшеклассником, я пересекся с Эдом Ратниковым, который был младше меня на два года. Я для него был тогда авторитет. Я был и старше, и авторитетнее: шпана, уже накопавший несовковых идей. В общем, я его подсадил на эту тему, которую он подхватил с энтузиазмом и которому, в отличии о всех моих остальных друзей и приятелей, масштабы Орехова-Борисова были тесны и душны, как и мне. Нас перло в «большой мир», в «центровую тусу» – туда, где нам казалось, есть уже то, что мы ищем. Так мы стали выезжать в центральную часть Москвы, на Пушку, еще куда-то, где, по слухам, должны были присутствовать городские бунтари. Но мы их там, честно говоря, не очень-то и обнаружили. Да, там были какие-то тусклые и вялые как бы хиппи или какие-то персонажи, чей бунт выражался в пачке английских булавок, приколотых на лацкан. И все!

А где герои «Улиц в огне», которые тогда уже можно было увидеть в мутных копиях фильмов на видеомагнитофонах? Я в библиотеке нашел пропагандистскую книжку, критикующую «загнивающую» западную молодежь. В ней описывались «извращения» их поведения в виде панков, хиппи и рокеров-хулиганов на мотоциклах, которые носили джинсы и кожу, гоняли по городу бандами, наводящими ужас на обывателей, и бывшие гордым воплощением современных рыцарей и бродяг-воинов. И эти персонажи, рокеры-мотоциклисты, мне понравились больше всех. Там я прочел об их ритуалах посвящения в банду, о традиции цветов (эмблемы банды) на джинсовках с оборванными рукавами, которая носилась поверх косухи, демонстрируя твое отношение к сообществу современных, городских джунглей.

Так у нас с Эдом вырисовался образ, который нам нравился, к которому мы стремились и которого еще не было в Москве. Рок становился все жестче, круче, превращался из хард-рока в хеви-металл. И мы с ним становились такими же. Все росло, крепчало и вырисовывалось все контрастней. И тут меня, в 1982-м году весной, забрали в армию. Эд остался один и продолжил начатое нами. Продолжил строить нашу мечту, искать соратников и единомышленников. И нашел, и кое-что создал.

Летом 1984-го года я вернулся из армии. Понятно, что не в мае, как «очкист», а как порядочный раздолбай – с последней отправкой, где-то в середине лета. Тут же встретил своего старого друга Эда и мы начали с ним шляться по Москве, по которой я в Сибири очень сильно соскучился. Страна тогда еще делала вид, что строит какой-то там коммунизм, социализм или еще какую-то бредятину… Мы же просто хотели жить, чтобы не скучно было вспоминать себя, когда станешь старым. Понятно, нам весело было не в комсомольских стройотрядах и не у костров с гитарой. Мы были другими. Еще раньше мы подсели на ритмы тяжелого рока, а потом и хэви. И нам нравилось все, что было связано с этим динамичным миром и эстетикой, о которой мы знали мало; мы больше ориентировались на свои представления о теме. При этом рок, мотоцикл и свобода для нас были синонимами. И цели, которые вызревали за школьной партой, просматривались в виде создания общности на базе такой эстетики.