Харизма [СИ]

  Я думаю о медно-золотой листве, соседском псе, пеликане, перьях, принятых мною решениях. Все это - составляющие моей жизни, все это - этапы (такие же, как реанимация, интенсивная терапия, группа послетравмовой реабилитации), которые привели меня на скалу, о которую далеко внизу разбиваются волны.

  И я чувствую рассвет, и я чувствую соленый терпкий ветер, бьющий в лицо, и я чувствую пространство, раскинувшееся передо мной.

  Кто-то говорит, что после смерти нет ни звезд, ни дождя, ни музыки. Но, посудите сами, ведь этого нет и при нашей с вами жизни. Мы не смотрим вверх, потому что не можем летать. Мы не чувствуем дождь, потому что наши перья склеены в смоле. Мы не слышим музыку, не слышим Сопливого Ника, этого, в общем-то, хорошего человека, потому что разучились слышать.

  Все, что есть, это стая нелетающих пеликанов. Это то, что мы из себя представляем. Стая пеликанов со слипшимися перьями, не видящая звезд, не чувствующая дождь, ни слышащая музыку.

  Мы не хотим умирать, потому что и при жизни-то у нас ничего не было.

  Перья - черные снаряды - валят с неба, соленый терпкий ветер бьет в лицо, далеко внизу о скалу разбиваются волны.

  Слезы Земли тянется ко мне.

  Я думаю о Соне, Кристине, бедном старом шимпанзе Марселе, Луке, Багаме, Милане. О маме. О бабуле. Делаю шаг назад.

  И пеликан во мне расправляет крылья! Ветер рвет мои волосы, хлещет по лицу, сдирает с кожи чешуйки свернувшейся крови.

  Я лечу и вижу звезды, и чувствую дождь на коже, и слышу музыку.

  Пусть и на краткий миг, но мир предстает иным.

ГЛАВА 45

  Когда нам с близняшкой было лет по восемь, бабуля брала нас за город, к реке. Она сидела на причале, курила, подслеповато щурясь на солнце. Ее пышная цыганская юбка шуршала и брызгала в разные стороны шутихами света, отраженными от паеток, бисера, пуговиц, которыми была расшита ткань. Длинная жилистая шея, кажущаяся еще длиннее и изящнее из-за глубокого выреза шифоновой блузы - будто штрих умелого художника от одного острого плеча к другому. Родинки на груди. Костлявые запястья. Узловатые пальцы, усеянные перстнями из черненого серебра, с зубьями, охватывающими массивные камни. Длинные красные ногти.

  Когда болезнь стала прогрессировать, бабуля сильно похудела. Она никогда не была даже мало-мальски 'в теле', одежда всегда висела на ней как на вешалке. Представляете, что от нее осталось с болезнью? Кости, туго обтянутые желтоватой кожей-пергаментом. Щеки вваливались в череп, когда она затягивалась сигаретой. Дым валил из носа, изо рта. Вокруг нее всегда кудрявился сигаретный дым.

  На ее платочке все чаще стало оставаться 'малиновое желе' - слизь с прожилками крови.

  Она не расставалась с сигаретой, покуда могла самостоятельно подкуривать. То есть до последнего момента.

  В тот солнечный летний день бабуля сидела на причале, щурясь сквозь большие стрекозьи солнцезащитные очки, выставив сухопарую ладонь в шелковой канареечно-желтой перчатке козырьком. А мы с Кристиной разгонялись, шлепая босыми ступнями по разогретым на солнце доскам, отталкивались от причала и 'бомбочкой' плюхались в воду. Вода вначале тянет вниз, к илистому топкому дну, но потом всегда выталкивает, к душистому солнцу.

  Воздух, пахнущий летней зеленью, слегка - речной тиной, водорослями, сигаретным дымом.

  Запомните: вначале вниз, затем вверх. Главное не перепутать, где низ, где верх. В противном случае вы захлебнетесь.

  В детстве я любила прыгать с причала. Любила момент погружения. Оттолкнуться от нагретых досок, сгруппироваться, плюхнуться в реку, поднять тучу брызг, два гребка руками - и ты на рябящей от солнечных бликов поверхности, рядом с вынырнувшей хохочущей близняшкой. Волосы распускаются вокруг наших голов каштановыми цветками.

  Те дни - за секунду проносятся перед моими глазами. Те и многие другие дни, недели, месяцы, годы.

  Удар.

  Вспышка.

  Боль. Боль.

  Вода уже не твердая, как асфальт, - она раскрывается подо мной. Я иду на дно, а вокруг меня игриво скачут пузырьки воздуха.

  Я словно упала в коробку с иглами. Или в кипяток. Грудную клетку сковало тисками. Адаптивные гребаные механизмы тормозят. Я шире распахиваю глаза, открываю рот, чтобы сделать вдох, но вместо воздуха вдыхаю воду. Полные воды легкие. Вот дурында.

  А еще я, кажется, похерила главное правило: перепутала верх с низом. Я не знаю, куда грести. Делаю еще один вдох, забывая о первом. Забывая, что нельзя этого делать. На ошибках учатся, но не в случае, если вы настолько глупы, что перепутали верх с низом.

  Я не чувствую рук и ног. На месте головы - кусок мокрой ваты. Волосы колышутся перед глазами, и я хочу отмахнуться от этого назойливого облака, но вместо рук - пустота. Да и глаз у меня больше нет. Открываю рот, чтобы закричать, но вместо рта - пустота. И вся эта пустота, некогда бывшая моим телом, - вся эта пустота жжет ледяным пламенем.

  Свет меркнет.

  Пузырьков больше нет.

  Я устала думать и просто хочу спать.