Харка, сын вождя

Потом спрятался в зарослях и принялся внимательно изучать обстановку. Убедившись, что, кроме него, ни в лесу, ни на поляне никого нет, он со всей осторожностью, на какую только способен охотник или зверь, пошел лесом, вдоль границы разрушений, оставленных ураганом, стараясь не оставлять следов. Добравшись до бурелома, он еще проворнее, чем медведь, устремился сквозь нагромождение поваленных деревьев с засохшими кронами и корнями. Он тоже направлялся к единственному дереву-великану, устоявшему под натиском урагана. Но не для того, чтобы полакомиться медом. Он обошел дерево с противоположной улью стороны и осмотрел укрытие, которое заметил еще с поляны. Крона одного из деревьев, на которой желтела пожухлая листва, корни соседнего дерева и кустарник образовали своего рода шалаш. Человек залез в него, немного расчистил пространство, срезав ножом лишние ветки и корни, и положил два своих кожаных мешка и винтовку в самый укромный угол «шалаша». Потом, на глаз оценив возможность добраться из своего укрытия до зеленого великана и вскарабкаться на его верхушку, тут же проделал этот путь. Там, наверху, в густой кроне, он нашел удобный сук, достаточно толстый, чтобы не качаться под весом человека и не привлекать внимание возможных врагов. Спокойно, не спеша он внимательно осмотрел окрестности: горные склоны, залитую полуденным солнцем и теряющуюся в дымке прерию с ее песчаными, поросшими травой плоскими холмами. На юго-востоке чернели причудливые скалы.

Растревоженные пчелы немного раздражали его, но он не обращал на них внимания и не шевелился, лишь изредка чуть заметно поворачивая голову и меняя направление взгляда.

Высоко над лесом кружили два пернатых хищника.

Полуденный покой, тишина этих диких пустынных мест, неподвижность деревьев были для человека как нельзя кстати. Все, что ему сейчас было нужно, — это полное одиночество и уверенность, что на много миль в округе нет ни души.

Он просидел на дереве до вечера, не двигаясь, словно сам превратился в ветку. Когда солнце стало клониться к горизонту, он быстро, но бесшумно спустился вниз и юркнул в свое укрытие.

Там он открыл один из мешков, достал пригоршню сушеного измельченного бизоньего мяса и медленно съел его, после чего позволил себе глоток воды из второго мешка. Это был его завтрак, обед и ужин. Больше ему не требовалось: он был в хорошей форме и мог долго продержаться без пищи.

Подкрепившись, он лег, чтобы отдохнуть четверть часа, и задумался о себе и о своей жизни, чего почти никогда не делал. Сейчас он позволил себе эти мысли потому, что ночью его жизнь должна была окончательно, навсегда измениться. Нет, неверно: так быстро измениться она не могла. Но та великая перемена, за которой последует все остальное, должна была произойти сегодня.

Должна!

Ему было года двадцать два или двадцать три. Он и сам толком не знал, сколько ему лет: у него не было свидетельства о рождении, ни один писарь в мире не зафиксировал на бумаге тот час, когда он впервые увидел свет и издал первый крик. Он не знал ни отца, ни матери и никогда ни от кого не слышал, кто они такие. Самым ранним его воспоминанием был грохот падающего дерева. В тот момент он очень испугался. Потом он уже никого и ничего не боялся — ни изрыгающего проклятия приемного отца, ни побоев. Он смутно помнил, как однажды попытался помочь своей приемной матери, когда ее до полусмерти избил ее муж. В результате приемные родители совместными усилиями чуть не убили его, так что он еле унес ноги. Он вел себя тогда как глупец, — такой вывод он сделал после этой истории. Во всяком случае, он больше никогда не испытывал желания помогать кому бы то ни было. Он рано научился валить деревья, пить водку, курить, ругаться, стрелять и орудовать ножом. Однажды он принял участие в нападении на почтовую карету — из тех, что курсировали между востоком и западом этой огромной страны. Он был тогда еще совсем мальчишкой и в первый раз в жизни увидел людей в богатой одежде и с кошельками, набитыми деньгами. Один из таких кошельков он мгновенно прикарманил тайком от своих сообщников, а потом исчез в прерии и, купив себе у приграничного торговца превосходную винтовку, занимался с тех пор грабежом исключительно в одиночку.