Хасидские рассказы

— Я боюсь. — Рош-иешиво тогда повторил:

— Иди, упроси его пойти с тобой в ваш дом… Я также приду туда…

Я направился к опозоренному жениху, Тот, завидев меня, побежал мне навстречу и говорит.

— Прощаю! Прощаю! Вполне извиняю… Эта девушка — не мне в жены суждена.

Я предпочел бы казнь его дружелюбию. А юноша положил мне руку на плечо и называет товарищем.

— Каким товарищем может быть неуч сыну премудрости! — воскликнул я с горечью.

Юноша изумлен моим тоном. Я рассказал ему про проклятие рош-иешиво. И юноша утешил меня:

— Когда мне покажется старец-учитель, я попрошу его за тебя!

Я отправился с юношей в дом своей матери, испытывая в пути адские муки; из его научной беседы я не понимал ни слова… Плачет сердце во мне от тоски по премудрости, в душе темно и пустынно, точно в развалине ночью… Вошли мы в дом. С рыданиями упал я на грудь матери:

— Матушка! Бог покарал нас с тобою… Сын твой превращен в неуча…

Мать побледнела, дрожащим голосом спрашивает:

— Кто сглазил тебя?

Рассказал я ей про несчастье свое, указывая на опозоренного жениха. Мать заломала руки, вопит, рыдает горькими слезами. Сестра моя, Эстер, тихо плачет в углу. Вдруг вошел рош-иешиво и обратился к Эстер:

— Послушай, девица, пойди на кухню, приготовь покушать ученому, — сказал он, указав пальцем на бывшего жениха. — А если счастье тебе улыбнется, — прибавил рош-иешиво, — он с тобой под венец пойдет.

Скорбно взглянула Эстер на жениха и его убогую внешность, однако отправилась на кухню. Рош-иешиво обратился к матери:

— Не время, — говорит, — плакать… Ты сама виновата: не заботилась об Эстер, а его баловала… Нехорошо, нехорошо!

Мать еще сильнее расплакалась.

— Нечего плакать! — повторил рош-иешиво. — Нужно дело делать!

— Что делать? — спрашивает вся в слезах мать.

— А ты слушаться станешь?

— Буду! Буду! — спешит ответить мать.

— Прежде всего выдай замуж Эстер… Вот ее суженый!

Стон вырвался из груди матери:

— Этот юноша в лохмотьях, с палкой лесной!..

— Этот юноша удостоился слушать Слово Божие из уст пророка Илии. Так-то ты слушаешься?

— Простите, ребе!.. Я подчиняюсь, слушаюсь!..

— Сын же твой, — продолжает рош-иешиво, — должен подвергнуться мукам изгнания, пусть он скитается, пока Господь по неизреченной милости Своей не сжалится над ним… Ты когда-либо и на него глядя порадуешься, но лишь со временем… Эстер старше…

— Тебе, — обратился он ко мне, — быть может, и вовсе не было бы искупления за великое прегрешение твое… Но на твое счастье брак этот не состоялся по Божьей воле; дело кончилось к лучшему, как для жениха, так и для невесты!

— Для невесты также? — изумилась мать.

И рош-иешиво ей ответил:

— Знай, что Лея, дочь злого грешника, сама великая праведница, и мать ее покойница также молила за нее небеса, и Лее назначили в мужья великого праведника, одного из тех 36 сокровенных благочестивцев, молитвами которых мир держится… Он и есть тот плотник, которого богач потащил под венец, боясь, что ужин простынет. Но прошу тебя, держи слова мои в величайшей тайне, пока плотник сам не сочтет нужным открыться…

— Божьи чудеса! — говорит несколько утешенная мать.

— Теперь, — обратился ко мне и жениху рош-иешиво, — милые дети мои, обменяйтесь платьем!..

— А ты, — сказал он мне, едва я переоделся, — сейчас же ступай из города. Возьми с собой палку и береги ее пуще ока своего, прячь ее ночью под изголовьем. Я стану молиться, чтоб Господь явил тебе свою помощь, чтобы палка сия расцвела. Тогда расцветет и душа твоя, и вспомнишь ты снова Божью премудрость. Тогда лишь ты будешь вправе сбросить с себя это вретище. Пойди, ни с кем не прощаясь.

В комнату вошла сестра с яичницей на блюде. Увидев нас переряженных, она с испугу выпустила из рук блюдо. Блюдо со звоном разбилось, и рош-иешиво крикнул:

— Поздравляю! Поздравляю жениха и невесту!

Больше я ничего не слыхал. Я вышел из дома.

Вышедши из города, — продолжал Ханания рассказ, — он забрел в пустыню. Ни хлеба, ни воды. Но не о хлебе и воде мечтал он. Для плоти он довольствовался травкой, случайно попадавшейся в пути… Жил он в вечной опасности, со всех сторон угрожали звери, змеи и скорпионы. Но они его не трогали… Ворча и шипя, уступали ему дорогу. Понял Ханания, что дикие звери не властны над ним, что ему суждено лишь изгнание. Раз он слышал будто кто-то явственно произнес: «сей принадлежит…» — но не расслышал: кому…

И блуждал он так: дни и ночи, горюя о юных годах, уходящих без науки, без света, без луча в мрачной душе… Пусть бы он хоть одно Божье слово услышал! Пусть бы при нем хоть молитвенник был! А наизусть ни слова молитвы не помнит, ни слова! Однажды, — рассказывает Ханания, — посыпав голову песком, ради усиления своих мук став на одной ноге, он возопил к небу: «Премудрость! Премудрость!» Одно лишь это слово кричал он небесам… Долго, долго кричал, пока солнце зашло, пока он обессиленный, почти без сознания, упал и заснул. Но и во сне не переставал плакать и кричать: «Премудрость! Премудрость!..» И показался ему рош-иешиво в саване, с золотым венцом на голове, и сказал ему: