В 1888 г. Шолом-Алейхем (он тогда жил в Киеве) решил издавать новый журнал на идише «Еврейская народная библиотека» и стал собирать для него материалы. Среди прочих рукописей он получил и пакет из Замостья от практически неизвестного автора, Ицика-Лейбуша Переца В первом номере «Еврейской народной библиотеки» Шолом-Алейхем публикует романтическую поэму Переца
В 1889 г. Перец оставляет адвокатуру и переезжает в Варшаву. Там он устраивается делопроизводителем в городскую еврейскую общину. Он остается — для заработка — на этом посту до смерти, но с этого момента его жизнь всецело посвящена литературе. Уже через десять лет Перец среди признанных вождей молодой еврейской литературы. Еще через десять лет его начинают переводить на европейские языки, в том числе и на русский. В последние 25 лет свой жизни Перец очень много пишет, причем не только на идише, но также на иврите и на польском. Его вклад в становление еврейской художественной прозы, критики, публицистики, поэзии (в том числе для детей) и драматургии не возможно переоценить.
Перец находился в постоянном творческом и идейном поиске. Поражает стремительность проделанной им художественной эволюции. В начале 1890-х гг. творческий метод Переца — натурализм. Его рассказы — страшная картина жизни еврейской бедноты, жизни людей не просто нищих, но нищих духом. В конце десятилетия в творчестве Переца происходит перелом. Писатель взыскует героического идеала, который можно было бы противопоставить житейской мерзости, и обретает этот идеал в фольклоре, прежде всего хасидском фольклоре.
Хасидизм — мистическое движение в иудаизме, возникшее во второй половине XVIII в. Важнейшая его особенность — существование цадиков, духовных лидеров, в идеализированном образе которых Перец нашел свой положительный идеал. Для писателей еврейского просвещения хасиды и их цадики были главной мишенью, именно в хасидах просветители видели носителей всех суеверий и нелепостей «непросвещенной» еврейской массы. Перец заново открыл хасидизм как сокровищницу духа, и тем самым основал так называемое «неохасидское» движение в еврейской литературе (причем не только на идише), дань которому в своем творчестве отдали и Ан-ский, и Бубер, и Башевис-Зингер, и Эли Визель.
Обращение к хасидскому фольклору было возможно для Переца (человека вовсе неортодоксального) именно в силу его литературного «европеизма». В своих хасидских рассказах и в фольклорных стилизациях Перец впервые порвал с преобладавшими в еврейской литературе реалистическими традициями и стал «отцом» модернизма в еврейской литературе.
В 1900 г. Перец издал
Лучше поздно, чем никогда: уже прочитав и Бубера, и Визеля, и Башевиса, русский читатель сможет теперь вернуться к истокам этой литературной традиции.
Хасидские рассказы
Он,
благословенна память его,
и его приближенные
Его образ жизни
А по-моему, в этой простоте сказывается наивысшая сила.
Во всяком деле таится свое искушение. Мы знаем, что чем выше дерево, тем длиннее его тень; точно так же: чем крупнее человек, тем сильнее его бес. Какое искушение угрожает цадику?
Желание ежесубботно раскрывать перед народом новые тайны Премудрости; чтоб ангелы ежедневно носились над головами! Чтоб злые духи, им изгнанные, пресмыкались, посрамленные, у его ног! Чтоб бездетные и брошенные мужьями женщины трепетно ждали его благословения!
Ничего подобного не было у нас.
Многие по этой причине приезжали и уезжали ни с чем. Простоту разгадать не всяк мастер.
Но, по милости Господней, я не оказался в их числе. Я понял его, и точно свет взошел мне в темную ночь.
Мирская поговорка гласит: «Куда дед с посошком, туда юнец с палочкой». И подлинно. К какому цадику направляется молодой человек? Куда отец или тесть ездил. Если оба к одному ездят, — тем лучше, и сомнений нет, что путь хорош.
Совсем иное было у меня. Мой отец, хоть и не был миснагидом и в святости цадиков не сомневался, но, принадлежа к духовному сословию (он был синагогальным служкой), к ребе не ездил, а занимался личным изучением слова Божия. Тесть, да будет он просителем за нас, был отъявленным миснагидом. Конечно, выражать явно свои чувства он не дерзал, хасидов уже в то время немного побаивались, но я знаю, что всякий хасидский обычай забирал его за живое.
Все это не помешало мне однако прийти к противоположному решению.