Хазарские сны

Мы появлялись на кладбище даже раньше родителей. Обменивались принесенными куриными яйцами, стукали их друг о дружку, выясняя, чье крепче. В этих азартных сражениях применялись свои хитрости: яйца, предназначенные к бою, рекомендовалось варить в соленой воде, некоторые ухитрялись вместо куриных использовать цесариные, более крепкие. Ну, и всякие секреты, приемы существовали, как держать во время поединка само яйцо. Его обхватывали ладошкою так, что виден был лишь крохотный мысок, «носик» или «жопка» в зависимости от стадии сражения. Изредка кулаки и вовсе подменяли яйцо, но драчунов быстро утихомиривали, и все шло своим чередом. Битые яйца тут же облупливались и съедались в неимоверных количествах: всё кладбище усеяно битой яичной скорлупой разнообразной, но самой что ни на есть природной расцветки, ибо красили их наши матери не краской, а в отваре луковой шелухи или в купоросного цвета корявенькой, червячного вида травки, вылезавшей по весне на солнцепёке робкими узорчатыми закорючками.

В ход шла даже куриная слепота: отвар этой крошечной и простодушной, рано зацветающей жёлтеньким и голубеньким, травки также давал удивительно яркий цвет. Пасхальные яйца горели, словно их накануне опускали прямо в радугу.

По причине большого плоскостепья горками для нас на Красную горку становились сами могильные холмики; с них и катали мы наперегонки крашеные яйца.

Родители наши поминали усопших, угощали и зазывали друг друга на родные могилы, как на соседние завалинки — плача в этот день на кладбище, в общем-то, не было, а вот песни в разных его углах вспыхивали исправно.

Нищие, кусочники откуда-то появлялись, каковых в селе нашем сроду не было. Скорбно выстраивались сперва у входа на кладбище, с гнусавым пришепетываньем просительно расщерепливая перед каждым входящим свои переметные бездонные холщовые торбы и провожая облагодетельствовавших умильными поясными поклонами. Уже через два-три часа эти же нищие напоминали слабо ходячих вьючных осликов: на них уже с разных боков висело по две-три таких сумы, щедро набитых порядочными оковалками, а то и целыми сдобными пасхальными куличами, называемыми у нас «пасками», яйцами, шматками сала и прочей деревенской снедью. И гнулись они теперь куда натуральнее. Но уже не стояли на входе, а, пошатываясь, бродили между могилок, между шумных застолий, просительно и вместе с тем весьма целенаправленно протискивая руку — благо сумы у них висели через плечо, а то и прямо на шее — не к закуске уже, а непосредственно к выпивке. Причем не стаканчик стремясь подцепить, а уже, изловчившись, саму бутылку или кувшин.

Нищие, побируны и побирушки и пели потом, после усердного рабочего дня — у них-то он точно был рабочим — в своем коллективном отдаленном углу громче всех. Громче всех всегда ведь поют те, кто поет на чужих могилах. На с в о и х громче всех только плачут. Вот между ними серьезные, с выдираньем волос, драки иногда случались, но наши мужики в их разборки — раздраи не встревали.

Но где-то в конце пятидесятых посещение могилок съехало почему-то на саму Пасху. Пасха — самый большой и самый весенний праздник. И односельчанам моим, видимо, понравилось проводить его на свежем воздухе при общем сборе всех своих близких: и тех, кто совсем рядом, рукой подать, и тех, кто подале — с крестами стаканчики винные чокались не реже, чем друг с дружкою — после обязательных поминально-беззвучных — да и на могильные холмики спиртное лилось с расточительностью, которая в других обстоятельствах никольцам никак не свойственна, тем более в обращении с горюче-смазочным материалом, как самопальным, так и казённым в особенности.

Во второй половине, к завершенью праздника, что затухал совместно с затуханьем самого весеннего дня, особо чутким и чувствительным начинало казаться, что снизу им тоже уже подпевают, — а как и не подпеть после столь обильного орошения и возлияния?

С этими узнанными, угаданными отголосками в груди и возвращались, семьями, группами по домам. И песня иногда еще негромко реяла над ними.

В селе давно уже не было батюшки — к слову, последним тут был бабки Маланьи деверь, но его в свое время сослали, еще дальше Николы, а новым дорога сюда уже была заказана — который объяснил бы моим односельчанам, что на Пасху кладбище не посещают и темных платков не носят. Да в селе давным-давно не было и самой церкви, а стало быть и крестного хода, и заутрени. Так и обернулось постепенно кладбище — церковью. Где еще могли собраться люди в светлый праздник? — не в клубе же. Здесь, среди родных могил и крестов, они и молились — кто еще помнил молитвы — и разговлялись тоже здесь.