Хазарский пленник

Теперь ждать врага совсем недолго. Схватка неизбежна. Пройдёт краткое время, и он впервые в жизни поднимет в бой ратников. Может, и прав Август, как ни мудри, жизнь повернёт на свой лад, но всё же без хитрости вступать в бой негоже.

Владимир встал, смел мурашей, обернулся к друзьям и хрипло вымолвил:

— Зачинаем!

К обозу, к награбленному тяжёлому хвосту устремились три сотни конницы. Набирая ход, летели по узкой дороге, вытянув вперёд язык — жало, а по бокам, увязая в мягкой землице, приотстав немного, поспешали крылья. Вот жало настигло обоз, посыпались стрелы, но конница не задерживается у возов, обтекает, устремляется вперёд, настигнуть отряд её задача. Догнать и ударить!

Обозные забились под телеги, стреляя вслед. Некоторые спешно разворачивали тяжёлые возы, стремясь создать стену, привычно сдвинуть в круг, но спешка и суета не помогали, мешали. Нет, кто-то успел, однако замкнутого круга обороны не получилось. Потому возницы спешно распрягали лошадей, надеясь уйти вместе с отрядом, пристать к своим. Брошенные возы — теперь преграда для конницы печенегов, если той удастся опрокинуть атаку. Именно этого боялся Владимир. Семь, восемь сотен могли развернуться и пробить редкую лаву его дружины. Прорваться к обозу. А то и уйти в деревню. И как их настигнешь? Как выкуришь из посёлка?

Но отряд не спешил принимать бой, ведь в набеге всегда ждут худшего, всегда ждут удара большими силами, и на сей раз ждали того же. Потому приняли удар конницы, сместившись к реке. Враг довольно быстро собрался в два крупных отряда: похоже, они так и грабили, накатываясь двумя потоками, как и вступили в бой. Самое простое — разгромить конницу русских до появления основных сил. Вот выход, вот очевидное решение, и печенеги желали его исполнить. Они сместились к реке, на открытое пространство, и, приняв удар трёх сотен, растекались, стремясь охватить превосходящим числом. Вооружение русских позволяло выдерживать наскоки лёгких всадников, всё же дружины привычны к тяжёлому снаряжению, а печенеги легче. Оттого их удары не так пагубны. Но в длительном бою, в схватке на измор, тяжёлые проиграют. Потеря быстроты, прыти — дело времени. Два раза прошли три сотни киевлян через сито степных войск. Уже упали на чистую зелень луга первые жертвы, раздаются возгласы ненависти и боли. Только тогда из лесу выдвинулись пехотинцы. Вытягивались, выстраивая ряды, колыхались копья, прилаживаемые на плечи передних, кричали сотники, пугающей кровью смыкались щиты.

Время. Всё решало время. Два отряда, не успев растерзать конницу русских, оказались в западне. Ещё можно прошмыгнуть в щель, но нет верной команды, нет единоначалия и нет доверия меж воеводами. Оттого решения ошибочны, торопливы и не соответствуют обстановке. Один отряд развернулся к лесу, выискивая путь к свободе, второй ударил по коннице и прорвался к реке. Теперь превосходство русских очевидно. Уже нет явного большинства степных удальцов, нет тысячи, часть полегла в обозе, часть разбежалась, сотня прорвалась, миновав стену щитов. А остальные?

Щиты сомкнуты, копья в два ряда валят всадников, и надвигается, неумолимо надвигается цепь пехоты. В лесу слышны крики, злые возгласы и звон мечей: прорвавшиеся столкнулись с засадной сотней Владимира. Одинокие, подраненные воины, выбегающие из лесу, и лишённые всадников лошади ясно свидетельствовали о судьбе просочившихся.

Паника. Паника — это состояние, близкое к безумию; она вынуждает воинов принимать нелогичные решения и стремиться к их осуществлению. Ибо воин не может пребывать в замешательстве, он обязан решать, причём решать скоро, бесповоротно. Жажда жизни выбирает наугад, не успевая взвесить шансы.

Печенеги бросились в реку. Каждый понимал, что рейды русских латников несут смерть загнанным в западню. Тяжёлая сталь русских мечей достанет не всех, но ведь у русских вдоволь стрел. Как не сбить неуклюжего пловца в десятке метров от себя? Как не выстрелить в спину? Но всякий надеялся, что собьют другого, соседа, ворчливого десятника, только не его. Мысли ещё не облеклись в слова, а сотни уже барахтались, соскальзывая с низкого берега, подминая пеших, теряя мечи, шлемы, мешки с награбленным. Вслед за первой волной кинулась вторая, даже те, кто сохранил трезвость, не видели другого пути. Русские расчленили и раздавили отряды; две сотни, самые стойкие воины, пытались прикрыть отход.

Остальным пришлось преодолевать реку, реку вспухшую, поднявшую уровень, затопившую десяток метров луга. Для того и отправлен Макар, чтобы поднять малую преграду у мельницы, хоть на время наполнить русло. И это удалось. Стрелы разили коней, стрелы пятнали воду, и кровь медленно уносило течением, так же как и тела неудачливых воинов.

— К обозу! — призвал Владимир, сознавая, что разгромить остатки может и пеший строй. — Довершим начатое, братья!