Хазарский пленник

— Отчего плохо? — ответил хан и потёр ладонями лицо: он только что с мороза, и приятное тепло юрты медленно отогревало застывшую кожу. — Разве мы убиваем путников? Нет. Разве мы лишаем их лошадей? Нет. Всего лишь берём золото и оружие. Сам говорил: крепкие сабли, достойные воина. Рукописи, которые хранит Ким, нам не нужны. Их некому прочесть.

Хан сбросил халат, повёл плечами — приятное тепло проникало под платье — и успокоил сына, успевшего привязаться к Владимиру:

— Пусть сами выберут. Это честно, согласись. Пусть гости сами решат, что им милей, мы уступим.

Ветер вскинул полы внутреннего полога. В юрту, пригнувшись, неловко приподнимая навес, вошли чужаки. Владимир, такой же молодой, как и сын Боняка Тугар, и его спутники: Макар, Крутко, хазарин Ким.

Они уже знают обычаи половцев, уже привыкли к пище кочевников. Сели вокруг огня, молча ждут слов хана. Пьют горячее. Терпят, хотя каждый гадает, чем завершится последняя беседа с главой рода ханом Боняком, подарившим жизни беглецам.

Дочь хана прошмыгнула неслышно, но ни от кого не укрылось её беглое касание Владимира. Передавая ему чашу, девушка дотронулась до руки, улыбнулась и открыто глянула в лицо. Но Владимир не ответил, лишь склонил голову в знак уважения.

— Здесь ваше оружие, Владимир. А вот золото. — Хан говорил медленно, позволяя Киму пересказывать спутникам услышанное. Один Ким понимает язык, плохо, но понимает. Остальные вовсе безъязыкие, но весёлые. За что и приглянулись сыну. Ничего не умеют, но как владеют саблями, как ловки с мечами. Воины. Опальные, беглые, но воины.

— Завтра мы уходим. Завтра расстаёмся. Выбирайте, что вам нужней, оружие или золото. Не такая уж высокая цена за жизнь, если вспомнить, какими вас снимали с лошадей.

Молчал Тугар, молчал, вертел чашу с горячим бульоном, как будто и не спорил с отцом о справедливости.

Рдел в очаге выгоревший пласт коровьей лепёшки, ноздреватый и раскалившийся как торф, распались на куцые обломки ветки, собранные в кустарнике вдоль реки, а ниже — основа огня — уголь. Кочевники подпитывают им свои неугасающие костры.

На ножнах сабель дрожали красные пятна, отсвет костра. На мешковатых кошелях коричневые тени. Выбирать пришлось одному, Владимиру, и он без раздумий протянул руку к оружию.

— Благодарим тебя, хан, — улыбнулся он. И улыбка его открытая, искренняя, ведь за две недели, проведённые в стане половцев, гости ни разу не почувствовали себя пленниками, отщепенцами, врагами. — Много больше должен, верну, если уцелею. Скоро вы доберётесь до Волги. А там рядом — наши степи, земли Руси. С русскими можно ладить. В городах много мастеров, есть оружие, есть товары. Весной и осенью собираются ярмарки. Там всегда рады гостям... можно продать скот. Купить необходимое.

Хан улыбнулся сыну. Тугар с интересом слушал пересказ Кима, кивал. Ему хочется увидеть города, ему хочется коснуться другой жизни. Два дня назад на охоте с соколом молодой парень впервые услыхал о городе с речными пристанями, с торжищами, с улицами мастеровых и отдельным посёлком воинов, чья жизнь связана лишь с ратными делами. Они все соколяне, русские воины, — верят, что сокол их сородич.

— А ты, Володко? Куда ты? — спросил Тугар.

— Нам дорога в Киев. В Киеве восемь торговых площадей, Тугар, восемь! Если приедешь, увидишь красивый город, храмы, сады, много всякого! Тогда услышишь, как сложилось у нас.

Владимир недосказал, задумался. Он давно уже не верит в мирный исход, но зачем говорить об этом юноше?

Старый хан лучше понимал наследника без вотчины. Покачал головой и посоветовал:

— Умей терпеть, Володимир, умей дождаться нужного часа. Даже металл гнут, раскалив докрасна, а раньше — напрасный труд.

На рассвете — простились. Владимир не мог кочевать с народом Боняка, казалось, что передвигаться с гружёными возами, от одного стойбища к другому, долго. Жаль времени. На сытых лошадях, с проводником они сумеют выйти к землям Руси, а там...

Но через два дня путников окружил отряд хазарских наёмников и, не отнимая оружия, пленил. Воевать с полусотней дозорных бессмысленно, куда убежишь в степи, в заснеженном поле? Рано или поздно настигнут усталых лошадок и возьмут живыми или мёртвыми. Тогда Ким прошептал спутникам, словно в утешение:

— Вспоминается хан, да, Володко? Не колдун ли? Как напророчил? Могли жить с племенем, двигаться мало-помалу, да поспешили.

Крутко хмыкнул, поглядывая на ближних воинов, всё ещё не мог примириться с тем, что сдались без боя, ответил с упрёком:

— А ты? Разве не видел нашей участи? Что ж не подсказал? Дочь Боняка заглядывалась на Владимира. Не пускала, плакала. Верно, князь? Могли остаться...