Хедера

— Молодые аристократы должны блистать при дворе, — говорил он, улыбаясь. — Бессовестно прятать такой лесной изумруд в глуши, он непременно должен украсить собой наш дворец. Иностранные послы непременно должны увидеть, каких восхитительных женщин рождает наша страна…

Как только мы остались одни, Хедера сплела пальцы с моими и сказала, глядя мне в лицо:

— Уехать — это будет нехорошо.

— Его величество просто ошалел, — шепнул я ей на ухо. — Но, если он, паче чаяния, будет настаивать, мы с тобой уедем в столицу и возьмём плющ с собой. Это ведь твои корни, Хедера?

И она улыбнулась, словно услышала отличную шутку.

А тем временем, как потом выяснилось, король обсудил с моим отцом мою придворную карьеру. Окончательно всё решить пообещал в охотничьем домике, что в Оленьем лесу, там, где триста лет назад его августейший предок вручил моему предку меч с Оком Господним на рукояти, отличая его за доблесть на поле брани. Мы все оценили: красиво придумано.

На большую оленью охоту в классических средневековых традициях с королём отправились мой отец и мы с Хедерой. Мать, отговорившись возрастом и прискорбным нездоровьем, — горный воздух мало помог её мигреням, — осталась дома.

Судя по лицу отца, её решение его просто осчастливило.

Мы с Хедерой, которая держалась в седле, словно верховой эльф, сопровождали короля, как средневековые пажи. Король помолодел на двадцать лет, шутил, обещал добавить в наш фамильный герб, на серебряную решётку в лазурном поле, побег любимого Хедерой плюща — и у меня было ощущение горизонтов, раздвигающихся до задыха, беспредельности мира и счастья.

Я ещё не знал, что это — последние часы.

Мы уже почти добрались до охотничьего домика, когда Хедера вдруг осеклась на середине фразы и, бледнея, сказала:

— Мне надо домой.

Все посмотрели на неё. Моё сердце страшно стукнуло.

— Деточка, — сказал мой отец, — что случилось? Что-то неотложное?

Впервые за всё время нашего знакомства и близости я увидел, как лицо Хедеры покинула безмятежность. На него легла тень нестерпимой боли.

Она посмотрела на меня:

— Домой. Сейчас. Мне очень надо домой.

Я не мог больше ждать и сомневаться. Меня захлестнул чёрный ужас.

— Простите, государь! — выпалил я королю — и развернул коня.

Мы с Хедерой погнали лошадей к замку. Галопом. Но не успели.

В десяти милях от дома она соскользнула с седла под копыта. Я спешился и подбежал к ней. Хедера лежала в траве, судорожно пытаясь вдохнуть. Её пальцы конвульсивно вцепились в стебли. Её лицо…

Она увядала!

Я не могу определить иначе!

Я поднял её лёгкое тело и положил на седло своего коня. Гнал дальше, зная, что загоню и убью бедное животное — но багровая пелена застилала мои глаза. Я уже почти знал, что увижу — и был полон дикой боли и ненависти.

И — да, я увидел это издалека.

Два шёлковых штандарта на нашей с Хедерой башне — королевский и баронский. Чтобы их повесить, необходимо было содрать со стены плющ.

Наш плющ!

Я спрыгнул на землю и вбежал во двор.

Под нашей стеной садовник сажал розовый куст. Ободранные побеги плюща тлели в небольшом костре.

Я схватил садовника за грудки:

— Какого дьявола, сволочь?! Что ты натворил?!

Он был безмерно поражён моим лицом, отшатнулся от меня, как от нечистой силы:

— Так ведь… господин барон, ваша матушка приказали… сюрприз для вас и для государя…

Я отпустил его.

Конь подошёл ко мне. Безжизненное тело Хедеры висело на седле, как плеть увядшего плюща. Я взял её на руки. Она была невесомой, выцветшей и сероватой, как пожухший листок.

Моя мать хотела сделать крохотную гадость невестке. Просто для того, чтобы та особо не гордилась придворной карьерой. Просто — ободрать её обожаемый плющ. Ну что такое плющ!

Она же не знала, что это убьёт нас обоих.

Такое маленькое зло… Я сам убивал откровеннее.

* * *

Моя жизнь была безнадёжно сломана.

После праздника, превратившегося в похороны, ни о какой придворной карьере речь не шла. Моя мать боялась ко мне подходить. Отец горевал и попивал. Друзья попытались — и отстали. На женщин я смотрел, как на серые стены.

Я сидел на широком подоконнике в нашей башне — и жизнь текла мимо меня. За окном прошли дожди, потом просыпал снег. Я не знал, зачем живу и чем себя занять. Я бы пустил себе пулю в лоб, но на это нужны были сила и воля.

Я не чувствовал почти ничего — зато я чувствовал сон застывшей земли. Время растений, текущее медленно-медленно, их зимнее оцепенение, похожее на смерть.

Но с весной стало чуть легче. Мир начал просыпаться — и я начал просыпаться. В моё серое бесчувствие и беспамятство вошли сны, в которых появился цвет.

Зелёный.

В апреле, когда деревья стояли, словно в зелёных стеклянных облаках, мне приснился по-настоящему яркий сон. Мне приснилась Хедера, нагая, увитая побегами плюща. Она безмятежно улыбнулась — и позвала меня, взглядом, движением пальцев.

Я проснулся, когда утро ещё только белело. Что-то подбросило меня: я оделся, второпях, как вышло — и побежал к фамильному собору.

И остановился, не добежав.