Хегальдины

— Сегодня!.. — восклицает вождь, — сегодня все мы стали свидетелями события, которое удивило и шокировало всех нас в равной мере. Событие, что едва произошло, но уже стало началом новых перемен. И если прошлые перемены были необходимостью, то впоследствии они же указали нам на ошибки, которым мы следовали, как священным законам; теперь же мы должны принять новые изменения, как должное. Во избежание конфликтов. Во избежание новых ошибок друг перед другом.

— Это значит, что женщина теперь может бросить вызов и занять твое место, вождь? Как и любой из мужчин? — властный голос принадлежит отцу Рахаанга, который выползает из толпы, чтобы его видели все.

— Именно, — спокойным голосом отвечает Шарахаар. — Старые ограничения Хаганро оказались ошибкой наших племен. И каждый из нас убедился в этом. Новые ограничения могут стать причиной новых ошибок.

— А если мужчина не хочет подчиняться женщине? Если он…

Слышится другой голос из толпы, но вождь тут же обрывает его:

— Тогда пусть бросит ей вызов! Пусть докажет, что она не имеет силы, чтобы управлять своим народом. Ведь это наше право — усомниться в силе своего вождя! Бросить вызов и, победив в бою, занять его место! — Шарахаар делает паузу, но больше никто не произносит ни слова. — Принимаю молчание за согласие.

* * *

Перед закатом тучи закрывают собой небо так плотно, что ночь наступает немного раньше, чем обычно.

— Твои глаза почти полностью восстановились, — произносит отец Хаагенти. Он внимательно всматривается в лицо сына, затем переводит взгляд на перебинтованные руки и плечи. — А вот символам еще требуется время. Болит?

— Нет. Не сильно. — Хаагенти отстраняется от отца и же сразу вгрызается в жаренное мясо на кости, а затем добавляет с набитым ртом: — Голод перебивает все. Даже боль.

— А какого это — видеть мир сквозь пелену крови? — спрашивает отец, и в его голосе слышны мечтательные нотки, что присуще детям. Наверное, это отклик несбывшейся мечты.

Острые зубы Хаагенти с легкостью срывают жесткое мясо с лапы гаранга. В памяти всплывают воспоминания детства, когда он играл с другими детьми в воинов Хаганши. Делая нелепые щиты из коры дерева и сражаясь ими друг с другом; но спустя какое-то время жажда достичь Ража исчезла. Интерес иссяк. Хаагенти не видел острую разницу между Хаганши и Хаганро. Разве что последние не могли пробуждать Раж, и не имели права пользоваться шааха. Только лук и стрелы. Стоять за спинами тех, кому выпала честь сражаться в ближнем бою.

Но голос отца до сих пор хранит в себе то самое волшебство, которого ждешь в будущем, когда глаза зальет кровью, когда вождь нанесет заветные символы, которые говорят о принадлежности к воинам Хаганши. Его голос рисует в воображении мальчика, что жаждет прикоснуться к этому волшебству.

Хаагенти размышляет некоторое время прежде, чем ответить.

— Мир остается прежним. Скорее себя видишь по-другому. Видишь, ощущаешь. В глазах разливается странное тепло, которое становится все горячее. Вся боль, все мысли, эмоции, все это исчезает. Остается только гнев. Кажется, что даже время воспринимается по-другому. Каждое движение противника видишь более отчетливо, а собственные действия… они такие легкие. Но потом ощущаешь себя так, будто тебя переживали и выплюнули. Хочется только есть и спать.

Лицо отца выглядит серьезным. Он вслушивается в каждое слово и, судя по взгляду, старается запомнить. Оставить в памяти след. Как шрам, что остается от ранения в бою и хранит в себе событие прошлого.

— Вот как.

— А я и не сомневалась в своем сыне, — раздается голос матери за спиной; ее руки опускаются на перебинтованные плечи Хаагенти, и тот морщится от боли. — Хотя, ты мог бы продержаться и дольше одного боя.

Хаагенти поднимает голову и всматривается в ее веселые глаза.

— Что ты так смотришь? — Брови на лице матери поднимаются в притворном удивлении, а губы растягиваются в улыбке. — Между прочим, твой отец провел пять боев прежде, чем потерять сознание от очередного удара по голове. Так что не зазнавайся, маленький Хаганши.

— И не думал, — серьезно отвечает Хаагенти, и тут же ощущает, как рука матери взъерошивает волосы на голове.

Среди шума голосов вокруг часто слышится имя той девушки, которая смогла пробудить Раж; смогла так рьяно биться с мужчиной, что едва не лишила того способности сопротивляться.

Цааха.

Первая женщина-воин.

Все те, кто прошли испытание — остались в Нохано-Рааш, чтобы вождь нанес на кожу шрамированные узоры, как знак отличия. Остальные же расползлись по своим родным селениям. И сейчас центральная коммуна почти переполнена шиагаррами, в центре которого возвели несколько дополнительных костров; а так как охота получилась более, чем успешной, еды хватает с избытком.