Стайлз свернул мысль о самостоятельном деле, когда после трех месяцев с родов она перевела Томаса на сухую гипоаллергенную смесь, оценила свои раздавшиеся на два размера грудки, оплатила курс миостимуляции и вернулась на работу. Когда Томасу исполнился год, Стайлз все-таки согласился на няню, отлепил сына от себя и открыл агентство в Адской кухне. Стал пропадать там целыми днями, забывал про показы и скрининги ультрамодных документалок ее старых друзей на ковровой дорожке и видеочаты с ее отцом на фоне Средиземного моря и его малолетней подружки топлес.
Потом конкуренция навалилась на Стайлза кипой нераскрытых дел в папках с подшивкой, обострением поджелудки и нехваткой кадров в агенстве. Он все больше отдалялся, а иногда вообще не приходил домой ночевать. Запах пота от его одежды и щетина на подбородке говорили о том, что он в очередной раз спал на диванчике из кожзама в своем кабинете, нервозность свидетельствовала о неоплаченных счетах и задержках в выплате зарплаты сотрудникам. И он больше не спал с ней. Иногда, когда он возвращался до того, как она заправляла кофемашину, взбивала Томасу белковый смузи и везла его в детский сад.
И потом, всегда был Питер, не в меру совершенный, вызывающий чувство неудобства у всех этих женщин, работающих на него, кроме его агента по внешним связям, адвоката с женой и ее, Лидии. Она знала его как облупленного, он был тем мужчиной, с кем она одинаково могла обсудить разорение автопрома, высшую математику, Кафку и своего гинеколога. Она ценила его, как ценят друзей, с которыми можно поиграть в монополию под бутылочку виски или сплавить под их ответственность своего ребенка в морской круиз до Панамы. Она доверяла Питеру, а Стайлз доверял ей, пока она не совершила ошибку. И сразу об этом пожалела.
- Где ты была?
- На работе.
- С ним?
Она перебрала все возможные последствия, проревев всю ночь в Сохо. Она вспоминала, какими они были и какими стали. Пока еще Томас не оказался компромиссом, на который оба готовы были пойти, чтобы обойтись без развода. Ей нужен будет адвокат, подумала она, а потом вспомнила, что ее муж - гиперактивный мальчишка, который быстрее откажется от привычки обкусывать заусеницы и переедать, когда волнуется, чем отсудит что-то у нее, тем более ребенка, и разрыдалась еще сильнее.
- Понятно. Я понял, - Стайлз дергается, его налитые кровью глаза беспорядочно блуждают. На нем рубашка, какие в восьмидесятых носили биржевые маклеры: в яркую тонкую полоску, с белым воротничком и накрахмаленными манжетами. Такая рубашка говорит о деньгах, сделанных в прокуренных комнатах. Это она ему купила. Пыталась подстроить его под себя все годы их брака, а он любил ее и поэтому втискивал свои раздобревшие на тренировках мускулы в сверхузкие модные пиджаки от «Луи Витон» каждый божий день.
- С годовщиной, любимая.
Как легко он вжимается в нее ртом, раздвигает языком губы. У его слюны привкус водки, солоноватого жареного масла.
- За последние четыре года я принес больше извинений, чем политик, имеющий пристрастие к кокаину и нестандартным формам секса. И я все равно, блять, чувствую, что должен опять просить прощения, - он нервно посмеивается. - Ты уж прости за отстойную годовщину, отстойный брак и отстойного мужа. Прости, что не завели еще одного ребенка.
- Папа?
Томас - на щеке красный отпечаток от подушки, глаза заспанные - шлепает к ним от детской, рассеяно комкая край своей футболки с Мэтром. Переводит настороженный взгляд с одного родителя на другого. Стайлз делает шаг вперед.
- А мы с мамой только закончили говорить о том, как здорово, что мы с тобой летим к Скотту и Малии сегодня. Это был наш тебе сюрприз! - весело говорит Стайлз, но Томаса эта новость нужным образом не радует.
- А мама?
- А у мамы много работы, дружок, - отвечает ему Стайлз и обнимает его за плечи, но Томас вырывается.
- Но почему? - взвизгивает он. - Ты должен был купить билет и для мамы!
- В следующий раз мы обязательно навестим Скотта и Малию все вместе, милый, - говорит ему Лидия. - А пока поезжай с папой.
- Нет! Нет! - вопит Томас и показывает на Стайлза пальцем. - Ты должен был купить билет и для мамы!
- Дружок…
- Я хочу к Малии! Отвезите меня к Малии и оставьте там навсегда!
\
Когда ты молод, ты говоришь себе, что не станешь ни с чем мириться. Если твой брак недостаточно крепкий, если ты стеснен связями своей жены и обществом банкиров и владельцев гольф-клубов и в гробу видал бридж. А потом ты становишься старше и понимаешь, что пока все будут гораздо счастливее, живя вместе, пусть даже это трудно, стоит попытаться. Возможно, пока жена не изменит тебе с Питером Хейлом.
- Заставь его поесть, ладно? Он отказался от завтрака и бортовых сэндвичей, сказал, что не возьмет в рот и крошки, пока я не отвезу его к тебе, - Стайлз устало потирает переносицу, когда Томас виснет на Малии, не желая ни с кем говорить. - Временами мне кажется, что он твой сын.