Хейсар

– Представь, что ты – камень, сброшенный с оу’ро. Тяжелый-тяжелый! А моя рука – перевернутое корыто. Напрягись! Весь! И проломи ее!!!

Представил. Напрягся так, что аж покраснел. Вскинул руку в верхнюю точку, надавил, увидел на моем лице недовольство и вспыхнул:

– Не получается… Может, мне сначала попробовать правой? Палец уже не болит, поэ…

– Нет, нельзя: руки должны работать одинаково…

Надулся. Потом разозлился и… продавил! Потом повторил движение еще раз и понял, что у него получилось:

– Так?

– Похоже… – кивнул я. – Работаем…

…Минут через двадцать, когда начал накрапывать дождик, а у Уресса от боли в плечах перестали подниматься руки, я сказал ему, что на сегодня достаточно.

– Я не устал! – взвыл он. – Вернее, устал, но могу ходить по кругу, бить ногами, приседать, прыгать…

– Уже поздно. Кроме того, я собираюсь пойти поужинать…

– А-а-а… – расстроенно протянул он, потом вздохнул и с пылом произнес: – Да не отведет от тебя взгляда Снежный Барс, Мастер! Спасибо за тренировку!

– Беги уже… – улыбнулся я, проводил взглядом сорвавшегося с места мальчишку, встал с коленей, поднял бурку, стряхнул с нее капельки воды и недовольно посмотрел на черную муть, клубящуюся над головой.

– Это надолго, ашер… – поймав мой взгляд, криво усмехнулся Дайн. – Ветер – с Ан’гри. Лить будет сильно и долго…

Я помрачнел: ночевать на крыше в ливень было глупостью, значит, надо было спускаться вниз, к Ратке…

При мысли о том, что мне опять придется отбиваться от девки, пытающейся отработать полученные деньги, и без того неважное настроение стало еще хуже. В какой-то момент я даже задумался, не напроситься ли на ночлег в комнату, в которой меня поселили в день приезда, но решил, что Тарваз может счесть это оскорблением, и раздраженно захрустел костяшками пальцев.

– Пойдешь вниз – закрой за собой люк, а то зальет все сарти… – буркнул часовой, встал на колени около очередной щели, внимательно прислушался, потом подался вперед и выглянул наружу…

…Ратка валялась на кровати в тонюсенькой нижней рубашке, задранной до середины бедер, и бездумно смотрела в потолок. Услышав скрип открывающейся двери, она перевернулась на бок и, даже не подумав прикрыть вывалившуюся из выреза грудь, радостно заулыбалась:

– Ну наконец-то!

Я молча стянул с ног мокрые сапоги и поморщился – ноги не пахли, а воняли.

Подошел к бочке для омовений, заглянул внутрь и угрюмо вздохнул – в ней было пусто. Значит, с сапогами я поторопился.

– Вода будет! Уже бегу!!! – воскликнула Ратка, вскочила с кровати, накинула на себя мою бурку и как была, босиком, метнулась к двери.

– Обуйся, на улице дождь! – буркнул я.

– Ничего страшного…

Решив, что она давно не ребенок и знает, что делает, я пожал плечами, сел за стол и пододвинул к себе остатки ее обеда – тарелку с вареной репой, кусок овечьего сыра и краюху хлеба.

Перекусил. Запил еду несколькими глотками довольно хорошего вина и принялся стаскивать с себя пропотевший араллух. В это время заскрипела входная дверь, и я чуть было не оглох от возмущенного вопля девки:

– Нашел что есть! Неужели нельзя было подождать, пока тебе пожарят мясо?

Я прислушался к своим ощущениям и понял, что съем и мясо. С большим удовольствием.

Тем временем Ратка сгребла с лавки мой араллух и уставилась на меня:

– Рубаху тоже снимай: как вымоешься – оденешь чистую…

Снял. И тут же пожалел – вместо того, чтобы забрать ее и оставить меня в покое, девка всплеснула руками и принялась рассматривать мои шрамы!

Если бы не Уресс, ввалившийся в комнату с двумя ведрами кипятка, я бы, наверное, вспылил и послал ее куда подальше. А так отвлекся и поинтересовался у мальчишки, почему воду таскает он, а не водонос.

– Твой тэнгэ – я, а не кто-нибудь еще! – гордо ответил он, опрокинул ведра в бочку и степенно вышел в коридор…

…Когда бочка наполнилась, я поймал взгляд Ратки и показал ей на дверь. Спорить она не стала – молча кивнула и вышла. Я облегченно перевел дух, разделся, влез в воду, закрыл глаза и… выругался: наглая девка вернулась обратно!

– Не злись! Там холодно и сыро… И… я цепляться не буду: лягу на кровать и отвернусь!

Легла. Отвернулась. Выждала минуты полторы и затрещала, как сорока. Сначала – о том, как она рада, что Даром выбрали именно ее, а нее ее подружек, что она чувствует, глядя на меня, и с каким удовольствием она выполнит все мои пожелания. Потом – о том, что я – настоящий воин, что во мне чувствуется сила и мужество и что она безумно завидует женщине, которая услышит мою Песнь. А когда я смирился с тем, что о тишине можно даже не мечтать, внезапно сделала паузу и мрачно пробормотала:

– А эта, рыжая, ну, которая Мэй, – дура! Если аннар узнает, что она к тебе приходила, он лишит ее имени[179], а тебя – головы…

Я тут же оказался на ногах:

– Мэй была тут? Когда?

– Вчера вечером… – Ратка повернулась ко мне лицом, уставилась на мои чресла и демонстративно облизала губы: – О-о-о!!! Кром, я…

– Что ты ей сказала?!

– Сказала, что я – твоя женщина…

– Что-о-о?!

– Э-э-э… я – т-твоя же-женщина… – побледнев, залепетала она. – Ну… э-э-э… что я – Дар… Тарваза Каменной Длани… тебе…