Хейсар

Помощница дари посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, потом усмехнулась и влила в Крома несколько ложек жидкости, пахнущей илицей[191] и спиртом:

– Можно! Иначе я бы ему ее не давала…

Я облегченно перевела дух:

– Значит, раны в живот не очень серьезные?

Хейсарка ответила не сразу – сначала послушала биение жил, потом сорвала с Крома покрывало, осмотрела повязки, убедилась, что ничего не закровило, а потом устало села на табурет:

– Твой майягард – великий воин: он бился с десятком противников на тесном оу’ро и как-то умудрился не пропустить ни одного удара в койе’ри! У него сломан нос, пробито плечо и изрезано предплечье… Пяток царапин на груди… Две дырки в животе и одна – в правом бедре… И если бы не такая большая потеря крови, то мы бы за него не боялись…

– Он – Мастер Посоха и Чекана! – гордо сказала Этерия Кейвази. – И воин, каких поискать…

– Найти – нашли… – грустно пошутила помощница лекарки, потом снова накрыла Крома покрывалом и продолжила: – Теперь главное – не потерять…

Потом вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила:

– Как я уже сказала, крови он потерял слишком много, поэтому теперь все в руках Бастарза…

«Услышь меня, Барс! – закрыв глаза, истово взмолилась я. – Не дай ему умереть, и я принесу тебе в жертву двадцать баранов!!!»

Бог-Воин, кажется, услышал: Кром едва заметно улыбнулся, шевельнул пальцами правой руки и, не приходя в сознание, еще раз произнес мое имя:

– Мэ-э-эй…

Глава 30 Кром Меченый

Седьмой день четвертой десятины первого травника.

…—Смотри внимательно… – говорит глава Меллорского[192]братства Пепла, снимает с пояса кошель, вытряхивает его содержимое на ладонь и принимается складывать монеты друг на друга.

Складывает. Подравнивает получившийся столбик, а потом берет его тремя пальцами и ставит передо мной:

– Здесь десять золотых. Уходи…

Окидываю взглядом новенькие, сияющие желтки и вдруг понимаю, что точно знаю слова, которые он скажет мне через мгновение:

«Того, что ты ищешь, тут больше нет… И не будет, пока ты в городе…»

Ошибаюсь – Серый тянется к правому мизинцу и начинает нервно теребить перстень, а потом произносит совсем другую фразу:

– Уходи… Один… Прямо сейчас…

Пытаюсь понять, почему он подчеркнул интонацией слово «один» и почему так торопится. Хмурюсь. Задумчиво скребу шрам на щеке. Потом зачем-то дотрагиваюсь до верхней монеты и тут же отдергиваю палец – она холодная как лед!

В глазах главы братства Пепла появляется злость:

– Бери и уходи! Ну же!

– Н-нет, не возьму… И не уйду… – неожиданно для себя самого рявкаю я и скрещиваю руки на груди.

Серый грязно поминает Двуликого. Потом резко переворачивает перстень камнем вверх и… подергивается рябью, как гладь озера при внезапном порыве ветра.

Весь! От грязных, спутанных волос и до самых кончиков покрытых шрамами пальцев.

Смотреть на то, как меняется его лицо, жутковато: сначала горячим воском оплывает когда-то свернутый набок нос. Затем заполняется ямка на раздвоенном подбородке. Укорачиваются и чернеют усы. Становится гуще борода. Раздвигаются скулы. Темнеет и молодеет кожа. Меняется разрез и цвет глаз.

Моргаю, тру глаза кулаком и понимаю, что передо мной не Серый, а Унгар Ночная Тишь!