Хендерсон — король дождя

Я поднял брови. Объяснение не удовлетворило меня. Кроме того, мне хотелось понять Дафу до конца. Я не заметил в нем ни следа высокомерия или хвастовства. Его замечания были продуманны, но при этом он не строил из себя мыслителя. То, что он рассказывал о себе, совпадало с тем, что я слышал от Айтело.

Тринадцатилетним подростком Дафу послали в Ламу, а потом в Малинди.

— На протяжении нескольких поколений будущих королей племени посылали учиться и повидать свет. Их всегда сопровождали дядья. После учения они возвращались домой.

— Вы, значит, ездили с Хорко?

— Да, с ним. В Ламу он был при мне десять лет. Ученики в школе были испорченными. Красились, как женщины, вели пустые разговоры. Мне это не нравилось.

— Да, вы серьезный человек. Я это сразу понял.

— После Малинди был Занзибар. Там мы с Айтело нанялись на корабль. Плавали в Индию и на Яву. И по Красному морю ходили. Потом пять лет учились в Сирии, в арабской школе. Преподавали там отлично, особенно научные дисциплины. Я уже писал диссертацию и стал бы доктором медицины, если бы не смерть отца.

— Чертовски интересно то, что вы рассказали. Но как это вяжется с черепами, деревянными богами, с амазонками и всем прочим? Налицо явное противоречие.

— Мир вообще полон противоречий, мистер Хендерсон.

— Может быть, вам не особенно хотелось возвращаться в эту глушь?

Как я уже упомянул, черная кожа короля делала его похожим на какое-то сказочное существо. Как у многих людей, наделенных жаждой жизни, его фигура отбрасывала две тени. Одна — обычный двойник человека, другая — сверкающая, словно драгоценный камень, дающая дополнительный заряд энергии. Эту вторую, загадочную тень я видел у Лили. Она бросилась мне в глаза в тот день, когда над Данбери разразилась гроза и она послала меня к заполненному водой карьеру, а сама прямо из постели позвонила матери. Когда я поцеловал живот Виллателе и поднял голову, мне показалось, что у меня самого две тени. Однако королю дикого племени пристало иметь две тени.

Отвечая на мой вопрос, Дафу сказал:

— Мне бы хотелось, чтобы отец пожил подольше. По многим причинам хотелось.

Я сообразил, что его старого отца, должно быть, задушили.

Вероятно, Дафу заметил, что мне стало совестно за то, что напомнил ему о печальной судьбе его несчастного родителя, потому что он рассмеялся и сказал:

— Не беспокойтесь, мистер Хендерсон. Впрочем, я должен звать вас Санчо. Повторяю, не беспокойтесь. Вы ни в чем не виноваты. Эта тема должна была возникнуть. Отец умер, так как пришло время. Королем, естественно, стал я. И мне выпало выходить львенка.

— Львенка?

— Я ведь рассказывал вам вчера. Вы, видимо, просто забыли. Тело короля, черви, что разводятся на нем, душа короля, львенок… — Я припомнил, что он и впрямь говорил мне об этом. — Так вот, этого львенка Бунам выпустил на свободу, а преемник старого короля, новый король должен поймать его через год или полтора, когда тот станет взрослым львом.

— Как, вы должны охотиться на него?

— Охотиться? — улыбнулся Дафу. — У меня другие обязанности. Льва поймают живым, и я буду держать его при себе.

Значит, я не ослышался — откуда-то снизу доносился львиный рев.

— Слышать-то вы слышали, но это другой лев. Гмило еще не пойман. Соответственно и я еще не настоящий король, а всего лишь наполовину. Если использовать ваше рассуждение, я должен завершить становление и стать королем.

Несмотря на вчерашние неприятные события, я начал понимать, почему почувствовал себя спокойным, как только увидел короля. Просто быть рядом с ним и то давало покой. Дафу сидел, вытянув ноги и скрестив руки на груди с задумчивым выражением на лице. Временами он глубоко вздыхал, и тогда из груди вырывались звуки, напоминавшие низкое немолчное гудение, какое слышишь, проходя тихим вечером мимо электробудки. Вероятно, на меня чаще, чем на кого бы то ни было, находит наваждение. Я вообще легче других поддаюсь мистическим настроениям. «Поосторожнее, Хендерсон, — не раз и не два говорил я себе. — Фантазии как лютня, sitôt qu’on le touche il résonne»[11].