Херсонеситы

– Я знаю, где это. Я покажу тебе. – Зо перевела взгляд с быка на Дионисия. – Но почему ты хочешь собаку?

Почему? Он и сам не знал. Голос, звучащий внутри, никогда не тревожил попусту. Что он имел в виду на этот раз, было неясно. Но что-то, связанное с собакой, должно произойти обязательно, и пренебрегать этим не стоило. Вот только посвящать кого-либо в подробности своих прозрений Дионисию не хотелось. Тем более впечатлительную Зо! Можно ли предугадать, как отнесется она к его дару прорицателя?

Впрочем, девочка сама нашла для себя приемлемое объяснение:

– Ой, я поняла! Ты вчера рассказывал про свою сестру Дайону. Наверное, собака – в память о ней?!

Дионисий кивнул, соглашаясь, и Зо, обрадованная своей догадливостью, потянула его за руку. Только теперь – к киклойе, на которой гончар выставил изготовленные им сосуды: гидрии с тремя ручками, достаточно крепкими, чтобы выдержать вес переносимой в них воды; амфоры, на горлышках которых астином[22] уже поставил свои метки; рыбные блюда с углублением посередине для острого соуса; объемные чаши-скифосы; мелкие килики; кубки-канфары с изящно изогнутыми большими ручками.

Богатые надменные женщины в роскошных гиматиях, сопровождаемые рабами, выбирали расписанные мастерами алабастро́ны, чтобы хранить в них благовония, и пиксиды. Деловито и весело переговаривались хозяйки победнее. Цены, называемые торговцем, были не малы, но от товаров херсонесского гончара отказаться было невозможно. Дионисий засмотрелся на сценку, изображенную на черном лаковом канфаре: воин повергает копьем своего противника. И снова услышал: «Собака».

За много лет он успел привыкнуть к тому, что прозрения редко доставляют ему удовольствие. К тому же Зо с таким восхищением рассматривала искусно расписанный и, наверное, очень дорогой алабастрон… «Подарить бы ей эту вещицу. Или пиксиду. Чтобы хранила там свои украшения и каждый раз, поднимая крышечку, вспоминала сегодняшний день. Обязательно попрошу у Актеона денег. Завтра же!»

После гончарной лавки Зо повела Дионисия по рядам с рыбой, выложенной на мраморных плитах, холод которых не давал ей протухнуть, мимо гор овощей и фруктов, свезенных еще вечером со всей обширной херсонесской хоры…

Они бродили до тех пор, пока Зо не остановилась, смеясь:

– Дионисий, у меня во рту уже протекает бурная река – так хочется попробовать всё-всё-всё! Кроме, конечно, сырой рыбы! Давай пойдем поскорее к театру, а потом я покажу тебе агору.

Едва шумный рынок остался позади, Дионисий указал на высокое красивое здание с белыми колоннами:

– А это что?

– Наш монетный двор. Отец говорит, что там чеканят деньги не только для Херсонеса, но и для всей Таврики.

– Однажды Епифаний, объясняя мне начала экономики и политики, сказал, что только независимый город может чеканить свои монеты.

За монетным двором дорога пошла под небольшой уклон, и почти сразу же Дионисию открылось… Эти многочисленные ярусы каменных скамей, обнимающие ровную, почти круглую площадку, могли быть только театро́ном. Огромным, неожиданно огромным, просто поражающе огромным! В Керкинитиде ничего подобного ему видеть не приходилось. Слова полились сами собой, вынырнув неизвестно из каких глубин его обширной памяти:

В мире много сил великих,
Но сильнее человека
Нет в природе ничего.
Мчится он, непобедимый,
По волнам седого моря
Сквозь ревущий ураган.

– Что это ты такое говоришь? Так… так… так прекрасно! – воскликнула Зо, глянув на него с удивлением и восхищением.

– О нет, это не я! Моими устами разговаривал Софокл{42}. Его драма «Антигона» очень нравилась Епифанию, он знал ее наизусть. Оказывается, кое-что запомнилось и мне.

Дионисий вновь обвел глазами театрон. Да, понятно, почему Актеон так мечтает прочесть здесь свою поэму!

– Сколько же людей имеют счастье приходить сюда?

– Ой, очень много! Наверное, полгорода, – ответила Зо, с неменьшим удовольствием рассматривая арку парода, из-под которой во время представления торжественно выходит хор, площадку-орхестру, где он так чудесно поет и танцует, логейон[23], скене[24] и великолепный, хотя и небольшой алтарь Дионису{43} взявшему под свое покровительство театр.

– Знаешь, Зо, о чем я подумал… В Херсонесе должны бы особо почитать Диониса. Разве не он заботится о театре? Разве не он помогает растить виноград, дающий нашему городу и питье, и доходы? Сегодня Атрей объявил о празднике урожая. Мы, его ученики, тоже примем в нем участие. Если Гермес дарует мне победу в простом, а может, и в двойном беге, пусть он не обижается, я посвящу ее Дионису! А еще мне очень хотелось бы посмотреть, как Актеон будет читать здесь свою новую поэму.

– И мне. Очень-очень! – призналась Зо с грустинкой в голосе. – Но, наверное, для меня это невозможно…

– Почему же?

– Не всегда женщин пускают в театр. А если и пустят, вряд ли у отца найдется столько денег, чтобы оплатить сразу три места. Ладно, пойдем обратно.