Мы так и поступили. Все, кроме меня. Я слышал крики остальных членов экипажа, они меня звали, но я не вовремя упал. Наша шлюпка была неимоверно загромождена, и я не мог подобраться к люку. Я пытался убрать с дороги какой-то проклятый тюк, а Клара по радио кричала:
— Боб, Боб, ради Бога, иди сюда!
И я знал, что уже поздно, захлопнул люк и прыгнул вниз. Последнее, что я слышал, был голос Дэнни А.:
— Нет! Нет! Погоди… Погоди…
Он очень и очень долго звучал в моих ушах.
31
Немного погодя, не знаю, сколько прошло времени, я поднимаю голову и обращаюсь к своему психоаналитику:
— Прости, Зигфрид.
— За что, Боб?
— За плач. — Я чувствую себя физически истощенным. Как будто меня целых десять миль гнали сквозь строй, а сумасшедшие индейцы чокто упражнялись на моей спине в. искусстве забивать скотину дубинками.
— Вы себя лучше чувствуете, Боб?
— Лучше? — Я удивляюсь этому глупому вопросу, потом начинаю думать, и, странно, мне действительно становится несколько лучше. — Да. Кажется. Не то, что называется «
— Отдохните немного, Боб.
Мне это предложение кажется неуместным, и я ему говорю об этом. У меня осталось столько же энергии, как у сдохшей неделю назад медузы, и мне ничего не остается, как отдыхать.
Но тем не менее я чувствую себя лучше.
— Я чувствую, — говорю я, — будто наконец позволил себе ощутить свою вину.
— И пережили это.
Некоторое время я обдумываю его слова.
— Кажется, да, — соглашаюсь я.
— Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вы вините именно себя?
— Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот.
— Вас кто-нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого?
— Обвинял? — Я снова прочищаю нос и делаю вид, что размышляю над ответом. — Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем-то вроде героя. Я часто вспоминаю о Шики, таком по-матерински добром, о Френси Эрейре, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться.
— Вы прочистили баки?
— О дьявол, Зигфрид! — в сердцах восклицаю я. — Не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке.
— Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок?
— А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку!
— И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться?
— Их. Мой, — поправляюсь я. — Не знаю.
— В сущности, вы поступили очень разумно, — серьезно произносит Зигфрид. — Вы знали, что все выжить не смогут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые.
— Вздор! Я убийца!
После этих слов возникла тягостная пауза, цепи Зигфрида обрабатывали мои слова.
— Боб, — наконец осторожно говорит он, — мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?
— Да, они живы! Время для них остановилось!
— Тогда как же вы можете быть убийцей?
— Что?
— Как вы можете быть убийцей, если никто не умер? — повторяет Зигфрид.
— Не знаю, — отвечаю я, — но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня..
— Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами!
И странно, даже нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи — все мною гордится, и мне приятно в это верить.
— Вы можете уйти в любое время, — объявляет Зигфрид, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. — Но я хотел бы показать вам кое-что.
Мои защитные механизмы сносились до предела, и я только спрашиваю:
— Что именно, Зигфрид?
— Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, — отвечает он, — но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.
— Другого пациента?
— Посмотрите в угол, Боб, — предлагает Зигфрид, и я поворачиваюсь.
— Клара! — Но как только ее вижу, я тут же понимаю, откуда он ее взял — из машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, Клара оживленно говорит. Широкие черные брови ее нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается. Затем Клара расслабляется.
— Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.
— А я хочу?
— Не обязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.
Я долго смотрю на призрак Клары, потом прошу:
— Убери ее, Зигфрид.
В восстановительной комнате я чуть не засыпаю и едва удерживаю себя от желания повалиться набок. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.