Хигналир (СИ)

— Ой, точно, — остановилась Снолли, посмотрела на живот и простонала. — А-а-а-ай, бля-я-я-я-я, боли-и-ит. Но жить буду, — она вгляделась в свою рану. — Тут не глубоко, — беспечно произнесла она, будто ножку в речку окунула.

С её ладони так же текла кровь. Алин успела порезать ей руку, когда выдернула косу.

— Но у неё мой клиночек... — Снолли посмотрела ей вслед.

Нет, всё-таки хорошо, что от клинка этого жуткого избавились. Стойкое предчувствие, что так будет лучше для Снолли. Зачем вообще с собой носить такую стрёмную вещь с собой, особенно в таком подавленном душевном состоянии?

Я подбежал к Авужлике, что всё ещё была без сознания.

— А я не сплю, — хитренько произнесла Авужлика, беззаботно лежа на боку.

— Чего лежишь тогда? — обрадовался я.

— Я в засаде. Чтобы нанести неожиданный удар по Алин, если бы та подставилась.

Я улыбался:

— Чтобы войне нас в очередной раз научить, да?

— Ха-ха, — посмеялась Авужлика и опрометчиво повернулась на спину. — Ой, а ведь дух ещё больше стал.

— Не смотри! Тебе обмороков мало? — встал я над ней, перегородив своим заботливым длинным и недовольным лбом ей вид на небо.

Как это стал больше? Ритуал же прерван! Возле останков рифмующего пророка — никого, только что проверяли. Так почему дух продолжает расти?

Предчувствие тупика. Я как кит, выброшенный на больничную койку. Рассудок вот-вот и того — взбесится, подобно разъяренному быку сбросит меня в бездну. Наша кампания не слишком-то вдавалась в обмусоливание всего того, что происходит и касается призрака Ганж. Ведь каждый из нас троих намеренно избегал, ограничивал внимание, которое можно было бы уделить этой теме. Ведь тема эта жжётся. Тяжело. Чувствую себя яичком… Вот-вот тресну и вытеку нахрен.

Впервые духа то ли призвали, то ли спроецировали тридцать умов околомистических удолбышей в горах Сутварж. Что если дух продолжает расти, потому что люди в Хигналире питают его своими эмоциями? Попробуй теперь оторви взгляд, когда его беспредельно широкое существование невозможно не свидетельствовать. Чувство, будто неуклонно лечу в пропасть с того момента, как Споквейг позвал меня переговорить с ним на задний двор... и стараюсь игнорировать этот факт.

— ...Удовольствие получить удар по гордости, — что-то там рефлексировала Снолли.

Мы втроём сидели на лавочке на площадке перед домом, спинами к саду, носами в сторону западной дороги, по которой менее месяца назад я возвращался в Хигналир. Тогда с первым вдохом близкой по духу родственной атмосферы Хигналира я понял, что скучаю по своей прикольной родной сестре...

— Извращённый мазохизм, — интуитивно ответил я.

Кажется, она расстроена поражением в схватке с Алин. А почему исход она считает за поражение, я пропустил мимо ушей.

— Но, к сожалению, — продолжала она, — я не могу себе это позволить. Но гордость мотивирует меня стать лучше. Но, с другой стороны, без неё мне становится свободнее, спокойнее. Но и делать ничего не хочется, — продолжались её “но” один за другим. В её голове “но”, наверное, никогда не заканчиваются.

Я сидел, упёршись взглядом в землю. Безумные земляные камушки под ногами. Говорят, что можно вечно смотреть как горит огонь и течет вода. Я же могу вечно смотреть на то, как лежит земля и висит воздух.

Закрываю глаза. Утягивает в сингулярность. Светящийся диск...

Нет, лучше буду смотреть, как лежит земля. Каждый земляной камушек — целая вселенная. Можно утонуть в осознании его необъятного микромасштабирования... Разум на куски рвёт, от такой мысли. В детства мне снились подобные, многомасштабные, сны. Они пугали меня.

Всё словно вело меня к этому моменту. Что вело? Боль? Боль ведёт нас по жизни. Жить — унизительно, но такова ситуация, раз за разом. Решение воротиться в Хигналир было принято после посиделок с шаманами. Тогда я задался вопросом: “Чего я хочу?” Всё — не то. Всего мало. Чего-то хочу. Но чего? “Ничего не хочу хотеть. Ну, а если хотеть... то разве что нечто столь грандиозное, о чём и мечтать не способен”, — признал тогда я для себя. И отправился домой.