Хигналир (СИ)

— Я ценю и признаю вполне достойными твои попытки снова его испортить, — она говорила о настроении, — своей несносной и беспрестанной доставучестью. Отменный из тебя долбоклювик проклюнулся, ничего не скажешь. Тот ещё долболоб. И… поспешу поскорее угомонить твой вопросительный “аппетит”, так сказать, накормить твою изголодавшуюся любознательность. Итак, как ты, уже, наверное, заметил, никто иной как “Ганж”, дух хуёвости, призрак душноты, признак испорченного вечера, изволил покинуть космическое пространство над нашей галактикой, и я просто-напросто пользуюсь предоставившейся мне за последние часы, длиною в вечность, возможностью насладиться его отсутствием в области моего осознания, что особенно важно для меня, поскольку, в отличии вас, совершенно не умею отвлекаться от доставляющих мне дискомфорт объектов, вроде тебя, Лэд, по причине травмирующего опыта с тренировкой с мёртвой водой. Я научилась контролировать мозг, но не внимание. Посему вынуждена была терпеть астрального титана внутри и познавать весь спектр его психоделической сути против собственной воли, одновременно с тем поддерживая высокую концентрацию, острое восприятие, сверхчувствительность, чтобы чрез энергетический запор выдавить из себя капельки духовной энергии для развеивания иллюзии и пробития барьера, который защищал пустой сарай, а также разрушения петли альтернативной реальности некроманта, и ещё заодно искажения эфира для удачного броска ножа в тупую послушницу, ну и возвращения сознания в своё тело, после того как дух Ганж выпнул меня нахрен за пределы вселенной и всех известных мне слоев реальности. Я ёбнулась. Вот так. Имею право. Право на нездоровый пофигизм.

— А я... — скромно заговорила Авужлика. — Ну... Знаешь, мы сделали всё, что было в наших силах. Прогнали некроманта, его хвалёную ученицу. Споквейга победили. Но с этой херней... — она указала пальцем вверх, — Оно нам не по зубам. Очевидно же. Просто я вдруг неожиданно для самой осознала, что после всего того, что с нами за сегодня приключилось, в конце концов мы оказались в ситуации, где остаётся уповать на волю случая. Или “случайности”, по-споквейговски, хех. Если Сутварженская печаль нас убьёт, то нам этого не изменить. Не человеческого масштаба явление, — она многозначительно качнула головой. — Чисто интуитивно я “перестроилась на другой мысленный лад”, как ты выражаешься. Живу, пока живется. Свой ход мы сделали. Глядишь, пронесёт. Так что, Снолли, твой пофигизм, как по мне, вполне себе здоровый и благоразумный, — рассудила она.

Переступая порог прихожей, Авужлика сказала:

— Не могли же прям все вымереть. Мы-то живы. Пойдёмте поищем кого-нибудь? Хотя бы Актелла.

Мы же уже это... А, чёрт с ним.

— Да, ага, вы идите, а мне нужно кое-что проверить, — послал их я и пошёл на лестницу на второй этаж. — В смысле... о, а давайте разделимся, — перефразировал я.

— Сам разделяйся, — вякнула малявка Снолли, и вместе с Авужликой обе пошли в гостиную.

Сестры зашли за дверь, и я расслышал, как Авужлика предлагает Снолли “погонять чайку”. Снова развести пытались? Ну и ладно. Я замыслил пойти в комнату Снолли, чтобы посмотреть, не изменилось ли расположение вещей, потому и предложил разделиться. Однако у Снолли вещи не лежат. У неё почти пусто. А что и где лежало у Авужлики, я всё равно не упомню, так я не смогу обнаружить изменения в положении вещей.

Я стал подниматься, размышляя обо всём этом... и понял! Что не впустую! Мы прогулялись не в пустую! Пророчество я помню дословно, и оно не поменялось. Чего во сне наблюдать было бы невозможно! Пророчество слишком длинное, хоть какая-то неточность бы точно возникла. Это не может быть просто сон. Но что тогда?