Я находился в правоверной церкви. Справа от меня, на входе, находилась огромная дверь, за которой я, собственно, и пришёл. Группа людей слева молилась, наклонялась и кособочилась перед Богом. “Я видел, как плясали кресты, когда вы соблюдали посты”, — читал рядом проповедь старый батюшка. А передо мною происходило ранее описанное действие.
— Придушу! — всё шипел на бедную женщину священник, брызжа слюной и крошками кулича.
А тем временем девочка молча обошла батюшку и подошла к иконе. Её очарованный взгляд был прикован к локтю Джейса, на который ей указала мама.
Она долго не сводила с него глаз, а потом медленно начала преклоняться, но я подскочил и остановил её.
— Обернись, — легонько прикоснувшись копьём к её плечу, произнёс я.
Она замерла и медленно обернулась. Я стоял перед ней, держа в руках направленное на неё копьё. Резким движением я нанес удар. Девочка вздрогнула. Копьё пронеслось рядом и вонзилось в икону, прямо в шею Джейса, из изображения которого чуть ранее в сторону невинной девочки сочились благодать, обилие и избыток. Теперь же икона была осквернена. Я вырвал из рук ребёнка крестик и начал топтать что есть сил, но это не помогало: крестик не осквернялся.
— Ладно, — положил я перепуганный крестик в карман, — пусть этим займется кладбищенский конь, чей могильный топот под лихой ржач его казака омрачал целые монастыри.
Обернувшись назад, я заметил, что в меня впился глазами ошеломлённый старый батюшка. Кроме него стояла прицерковная пара стариков, больше никого не было. Все, видимо, пошли наружу разбираться с грешной женщиной, которая нечаянно прикоснулась к иконе. Это мой шанс! Подбежав к двери, я с размаху вонзил в неё копьё. Дверь взревела, отбросила меня и начала биться из стороны в сторону.
— Святой глаз смотрит на вас, — произнёс оставшийся в церкви старый священник, указав сначала на свой лоб, а за тем вверх.
Я не обратил на его слова и снова атаковал дверь. Этот удар пронзил её насквозь. Дверь протяжно застонала и вскоре скончалась. Отворив её, я увидел, как возле церкви священники били грешную женщину кадилом по спине и заставляли освящать телегу.
— Тот крик дверной, как рок земной. Я слышал ранее такой.
Священник с пышной седой бородой подошёл к двери, снял её с петель и понёс на спине во двор.
— Дверной труп тяжко мне нести, будь добр, парень, покрести.
— Отстань, другого попроси, — зачем-то в рифму ответил я.
Стоявшая снаружи шумная толпа увидела старика с дверью на спине и разом замолкла.
Люди раскопали яму. Нашёлся дверной гроб, в котором мёртвую дверь и похоронили. Но меня там уже не было.
В мире есть множество дверей, закрывающих путь для наших пространственных и мысленных изысканий. Вся эта пресловутая “святость” — огромная дверь, которую запилило глупое человечество. Оставленные мне заветы вещают покончить с этим. Это — мой выбор. Я. Убиваю. Двери».
Чтобырь, истории последователей 5.25: “Я убиваю двери”.
— Отличная история. Люблю слушать занимательные истории. Подлинные интересные истории, которые и вспомнить в радость.
— У меня полно таких историй, — небрежно улыбнулась Снолли, — вот у моей сестры, как выяснилось при её рождении, имя такое дурацкое...
— И что?
— А её... безумный дед...
— Что дед?
— Пал... в застывшем поклоне, — опустила взгляд Снолли, — пред иконами. Так и стоит мёртвый и недвижный уже как век. Сегодня в полдень, кстати, ровно век исполнится!
— А дерзости, я смотрю, вам не занимать! В вашем-то возрасте! Ясно же дал знать: если поведаете подлинную...
— Но это правда, поверьте!
— Не лги мне! Я чувствую лживые истории своим нутром!
— Ладно, простите, — снова небрежно улыбнулась Снолли, — у меня для вас и правдивых дохренища.
III.
— Бля, — прокряхтел я.
— Эй, мужик! Ты очнулся!
— Знаю. Где я?
Всё, что я увидел — четыре серые стены, две горстки соломы и дверь в виде металлической решётки. И худощавый молодой парень. Всё это тускло освещал лунный свет сквозь крошечное окошко у потолка.
— Ты в соборе, в городе Серхвилкросс. Церковники собираются нас казнить!
— Я думал, я умер...
Я расстегнул рубашку: на груди был здоровенный, но затянувшийся шрам.
— Твою душу запечатали в душепоглощающий батон. Они принесли её сюда и здесь тебя материализовали.
— Откуда ты знаешь?
— Я — лекарь. Недавно отучился здесь, в городе, — нервно тараторил сокамерник. — Со мной они сделали то же самое, — парень показал на своём животе такой же шрам. — Сам незадолго до тебя опомнился.
Раздался шум, затем металлический скрип. Кто-то идёт.
— Какое сегодня число? — я быстро спросил.
— Восьмое июля, если за полночь... — едва слышно вымолвил он.
Значит, двое суток я провёл в батоне.
По ту сторону двери явился знакомый мне чёрный хлебник с тремя другими священниками.
— Если вы хотели оскорбить меня своим поступком, то вам это удалось — теперь и шагу моего здесь не будет! В смысле, ноги не будет! — встав, гордо произнёс я.
— Никуда ты не пойдешь, плут. Завтра тебя казнят на рассвете, — произнёс страшный как смерть батюшка, стоявший справа от чёрного хлебника.
— Покайся, грешник! Покайся! — рычал другой, дикий бородатый батюшка.