Хигналир (СИ)

— Да, ты прав, через час-пол где-то. Может, поедим ещё нахалявы?

— Да, погнали.

На кухне мы пошаркали по ящикам, наскребли съестного, как вредители. О, боже, какой же я, оказывается, негодяй, объедаю людей, ладно Снолли, но от себя не ожидал. Может, просто попал в плохую компанию?

— В голове дюны пустынные... от сухости, — жаловался я, когда иссушающий ком шёл по горлу.

— Нехер печенье жрать не запивая, — ответила Снолли. — Старость тебя так ничему и не научила.

Наевшись до отвала, мы поубирали на кухне всё на свои места, а затем и во всём доме. Если уж и быть вредителями, то оставаясь скрытными, а не уподобаться насекомым. Ведь так же Господь завещал? Или то был Споквейг?

По итогу мы стояли у окна в прихожей и смотрели на улочку. Иногда по ней проходил какой-нибудь человек, иногда воробушки становились на дорожку, иногда дуновение ветерка ветку колыхнет, а иногда нет. Проведя так уйму времени, я всё же озвучил предложение махнуть через подоконник и пойти.

— А куда пойти? — спросила Снолли.

— Куда хотели. А куда хотели? Хорошо бы уведомить Пиллтеца, что его жена убита, и что это мы прикончили младенца. И что труп надо сжечь, а то я и сам забыл, хах, но сейчас уже что-то лень.

— Ой, ну зачем?

— У нас и так много врагов, а он вроде как с самим Хрунью связан, а Бахар Хрунью — большой орешек.

— С подгнившей сердцевинкой. Горькая душонка.

— Прогорк человечек... Если Споквейга... “уберём”, защищаться от угроз придётся самостоятельно. Во времена его астрального круиза хлебники ограбили часть населения, кое-кого убили, меня, например. Сила совершенного хаотического стиля Споквейга — единственное, что останавливает внешние силы в своих наглых посягательствах на наши вопиющие для сего мира независимость и свободу, неприемлемые прежде всего для монотеистического вероисповедания. Я опасаюсь, что нас разберут на кусочки соседствующие секты, конкурирующие за сферы для влияния.

— Вообще-то я спрашивала, зачем труп ребёнка сжигать, если он уже всё.

— А про привидений ты, случаем, не забыла? Про такой маленький занятный факт о нашем мире, что неупокоенные души становятся призраками, если не оборвать их связи... с источником... это самого… — вспомнился дед-сектант в красном балахоне.

— Не похер ли, а?

— Не удобно, он же принял нас той ночью... этой ночью. Это было ещё вчера. А как будто не вчера.

— Не удобно — поёрзай.

— Ну тогда по первой причине пошли. Могли бы притвориться, что из вежливости объяснимся, но ты не оставляешь мне выбора, придётся признать...

— Пожалуйста, не надо... — молебно просила Снолли.

— Нет уж, я скажу. Я скажу — а ты выслушаешь: мы пойдем, чтобы избежать недопонимания и не обзавестись очередным потенциальным врагом для Дархенсенов. У Бахара, у него же связи повсюду, если раскроет нас, будет палки кидать, в колеса. Я таких подонков не первый день имею несчастье лицезреть.

— Ох, как унизительно. Но разумно. Ладно, давай. Так, ничего не забыли?

Снолли перепроверила своё добро, и затем повернула ручку форточки.

— А где... а, я ж его дома опять оставил. Готов!

Мы выпрыгнули из дома, но уже через пять секунд Снолли со словами: “Да бли-ин, я сейчас”, — залезла обратно в окно, сгонять за ножом, который торчал из малыша.

Очень скоро она вернулась, я подстебнул её за скалдырничество, она выругалась на меня за тех гигантских ос у селения Маячащих Пред Прачедями, из-за страха перед которыми ей пришлось оставить в трупах целых одиннадцать таких горячо ею ценимых штуковин.

В трактире на сей раз поспокойнее. В прошлый раз народу было как дерьма в деревенском сортире, а сегодня как смыло людей. Точно, началась новая рабочая неделя. Вчера ведь было воскресенье, общепризнанный день кутежа, куража и разврата. Дорога сюда прошла отлично: нежаркая погода, красочная атмосфера, внутри нас и снаружи дома. Весь путь смеялись надо мной и всем таким. За барной стойкой стоял тот, к кому и шли. И пара алкашей за столиком, больше никого. Мы подошли к стойке и одновременно вздохнули, из вежливости.

— Приветствую! Что-то случилось? — наш бармен заметил нас.

— Добрый день! Как настроение? — с сочувствующе кислой миной поздоровался я. Судя по его виду, он ни о чём не подозревает.

Чёрт, как же я плох в серьёзных вещах. И всё же, уж лучше буду говорить я, чем Снолли, ведь сожаления в ней не больше, чем у сорвавшего куш в игровом заведении везунчика.

— Да нормально. Хотите пить? — пожал он плечами.

— Да-а, почему бы и нет? — переглянулся я со Снолли. — Светлого элю, тогда уж, будь добр.

Бармен приступил к разливу, и спросил:

— Ну, а у вас как день начался?

— Ой, знаешь, сразу с утра не задался: сон стрёмный приснился, потом жену твою мёртвую нашли... — чёрт, как же я в этом плох, это было просто ужасно, почему я не умею как Авужлика — нормально разговаривать с людьми? — ребёнок ваш до усрачки перепугал в добавок, да? — повернулся я к Снолли, она кивнула и покачала головой, как бы говоря: “Да-а-а, напугал, ух...” — Он её и забил... лбом. У этих маленьких чудищ феноменально прочная лобная кость, удивительно, да? Но о мутанте можно не беспокоиться, с ним покончено.