Хикикомори

До обеда Каро пропадает у себя в шоу-руме. Не могу сказать, чем она там занимается. Не могу даже угадать, что у нее там вообще. С тех пор как я и Анна-Мари научились передвигаться по городу самостоятельно, стали обедать в школе и ориентироваться прежде всего на друзей, многое из того, что мать делала раньше, вдруг оказалось не нужно. После этого Каро временами становилась невыносимой, целыми днями сидела, пригорюнившись, не знала, куда себя деть и вместо того, чтобы чем-то заняться, постоянно ныла на предмет того, что в жизни других не хватает эстетики. В тех областях, где отца интересовала суть жизни, ее волновала форма. «Ну как же можно так обставлять комнату, – твердила она. – Это же не подходит к образу жизни молодежи». И, соответственно, привносила свои идеи. Разумеется, на нас это отражалось в первую очередь, ведь именно мы должны были, проснувшись поутру в совершенно новом окружении, делиться с ней своим свежими впечатлениями. На Рождество две тысячи четвертого года крыши устелил тонкий слой снежной крупки, похожей на сахарную пудру. На елке мерцали свечи, и вскоре из квартиры Тегетмейеров грянул многоголосый хор, который наверняка было слышно и на улице. Мне достался сноуборд, отец преподнес себе и матери открытый камин, а Анну-Мари с завязанными глазами повели в ее комнату. Уже с порога она начала спотыкаться о новую мебель. Шкаф был невероятно узким, но зато чрезвычайно высоким, и чтобы достать до верхних полок, ей пришлось бы забраться на табурет. Металлическая столешница в форме звезды с острыми, как лезвия, краями покоилась на крайне хрупко выглядящих ножках. Кровать смотрелась литой, изголовье напоминало скалистую гряду. Поначалу сестре совершенно не понравилось, как все стало выглядеть, и она хотела, чтобы вернулись ее старые вещи, но ее ублажили еще одним неожиданным подарком, преподнеся такой же, как у меня, сноуборд, только поменьше. В конце концов, она, довольная, улеглась в свою новую кровать и включила ночник, напоминавший ледяной кристалл. «Все это, – сказала мать, – лишь для того, чтобы установить, какое воздействие оказывает на человека продуманное решение интерьера». Ни один гость не мог удержаться от соблазна хотя бы одним глазком глянуть на сезонный декор, и, разумеется, довольно быстро разлетелись слухи. Отец почувствовал, что в этом может крыться определенный потенциал, и преподнес маме на сорок лет шоу-рум в самом центре города. Помню, на открытии я использовал подлокотники вольтеровских кресел в качестве рамп, чтобы разгонять на них свои машинки. С тех пор я там ни разу не бывал.

По мнению матери, члены нашей семьи обладают уникальной ценностью. Она считает, что из каждого можно вывинтить отдельные куски и продавать каким-нибудь исследователям или дизайнерам автомобилей в качестве высокоуровневых объектов: сделано в Германии, собрано вручную, углы сглажены, верхний слой после гальванической обработки. А людям, обладающим уникальной ценностью, необходима обстановка, обладающая не меньшей ценностью, – таков ее девиз. Внутренний мир человека должен находить отражение в его внешнем окружении, и более того: атмосфера вокруг должна пробуждать, провоцировать сокрытые внутри способности. Над входом в ее алхимическую келью сверкает надпись «Очеловечим!».

Дневные приемы пищи проходят вполне обыденно. До обеденного часа я дремлю, чтобы набраться сил к наступлению ночи. Отец стучит ногами по коврику, по надписи «Мой дом – твой дом», слышны разговоры, мать наполняет стакан, он снимает пальто, затем пиджак. Анна-Мари в последнее время часто пропадает у друзей. Зверь еще не приехал. Воробьи клюют крошки от волнистых бутербродов прямо у меня с ладони, однако мой первоначальный восторг по этому поводу уже улегся. У меня всего хватает, я скоро сдохну со скуки. Что-то должно произойти. Каждое утро я вижу, как в шавермочной воздвигают вертел, а затем слой за слоем соскабливают мясо. Ян все успешно сдал. Он шлет мне короткие сообщения, говорит, что думает о будущем, о том, как все пойдет дальше. По его словам, «у нас вся жизнь впереди». Какой пафос.

9

– Открыто! – звонко и четко раздается в домофоне голос Каролы. Ян опускает ладонь на ручку двери; на узком запястье сверкают часы размером с блюдце. Толкает дверь в подъезд, слышно короткий щелчок – и вот он уже спасен от дождя.

– Как ваши дела, фрау Треттер?

Булочница жует ореховый рогалик, в перерывах между укусами затягивается сигаретой и пускает в воздух клубы дыма. Всякий раз, глядя на нее, парень думает, что она и сама похожа на рогалик.

– Ах, да это же малыш Ян! Промок до нитки! – Фрау Треттер протягивает ему рогалик, но он отказывается. Женщина сует последний кусочек в рот, вытирает о фартук пальцы, перепачканные в сахарной пудре. Молодой человек приближается и останавливается в метре от нее, вежливо дожидаясь, пока она продолжит. – Не такой он и маленький… Чем же теперь занимается наш малыш Ян? Ничего себе, как вырос!

– Прошло не так много времени, фрау Треттер. Это только кажется, что вы меня давно не видели.