Хикикомори

Мы втроем лежим на крыше дома, подставив лица солнцу, и загораем. Если захочется пить, рядом валяются бутылки газировки, если есть – имеются маленькие горшочки с айнтопфом из картофеля, расставленные слева и справа. Дни пролетают, и вот уже скоро Миру ◯ исполнится год. Год соответствует месяцу старого летоисчисления. Все заняты приготовлениями к большому празднику, украшают дома и улицы светодиодными гирляндами, спешат закончить начатые дела. Я возвестил, что в качестве подарка к годовщине населю мир еще одним видом существ. Каждый житель получит в качестве подношения верного спутника. В их глазах для меня таким спутником является мой зверь. Их созданием занимаются на удаленной фабрике, и проекты выходят один прекраснее другого: порхающие бумажные журавлики; колышащиеся черные дыры, жаждущие заглотить все, но смиряющие себя в угоду владельцам; призрачные тени размером с ладонь, обретающие форму листьев клена, каштана или липы, тонкие, как проволочки, с огромными раскрывающимися орехами на закорках в качестве поклажи. И бесчисленное множество других.

– Я – Санта, – проскрипел я, нарочно утрируя. Друзья смеются.

– Нет, ты – Стив Джобс, – отвечает Храбрый Убивашка.

– Нет, – возражает Girl No.1, – для меня ты просто Тиль.

Храброму Убивашке я доверил контроль над фабрикой и организацию праздника. Так он будет занят и сможет легче пережить расставание с Girl No.1. Он делает все, что я скажу. Girl No.1 лежит рядом, согнув ноги в коленях, и спит. Веснушек на ее носу стало меньше. Я пытаюсь представить, как выглядела бы Ким, чем она бы пахла, какой была бы на ощупь ее кожа, и провожу рукой по бледной щеке Girl No.1, глажу ее плотно прилегающие к голове ушки. Не просыпаясь, она молча переворачивается на другой бок.

Когда я усаживаюсь ей на живот, она открывает глаза.

– Не бойся, – говорю я. – Я тебе ничего не сделаю.

Она сжимает губы и снова опускает веки. Я погружаю пальцы в плоть, словно ее лицо – всего лишь комок глины. По ней пробегает судорога – возможно, вызванная болью, возможно, чувством освобождения. Сначала я вылепливаю ей новое лицо, с ровным, покатым лбом, переходящим в аккуратный носик. Два тонких штриха, процарапанных в глине, становятся бровями. Тон кожи и веснушки оставляю. Глаза теперь украшают длинные, словно перья фазана, ресницы; если моргнет, они пошлют в мою сторону легкий ветерок. Под конец я берусь за ее ушки и слегка оттопыриваю их, чтобы каждый мог понять: это она.

Я ложусь рядом и обнимаю девушку в надежде придать ее телу очертания, в точности повторяющие мои. Сначала меняется торс, начинают ощутимо проступать косточки тазобедренного сустава, затем я поправляю форму груди. Пупок опускается ниже, ноги становятся изящнее и заметно длиннее. И только в самом финале я замечаю, что не только сам сжимаю ее в крепких объятиях, но и она прильнула ко мне, обняла, что ее рука обхватила мой член. Я ощущаю, как что-то во мне стремительно пробуждается к жизни. Когда я прижимаюсь к ее лбу легким поцелуем, воздух вокруг нас резко становится теплее. Появляется запах меда и ягод. Целую ее в горбинку носа. Она открывает глаза, и меня обдает первый ветерок.

– Ты – Ким? – спрашиваю я.

– Если захочешь, я буду твоей Ким.

Мы держимся за руки.

– Тиль?

– Да?

– Поцелуешь меня?

Я прижимаюсь к ее губам; у них вкус земли. Весь мир смотрит на нас, весь мир на нас фапает. Я кладу голову ей на грудь. Она крепко прижимает меня к себе. Бьется ее сердце, бьется мое.

Мы сидим за столом. На завтрак бобы. На мне только семейники в горошек; Ким надела легкое летнее платье. Немногим позже мы, обнявшись, стоим у окна, глядя на пестреющий мир. Я обхватил ее за бедра, она поглаживает мои коченеющие руки. Я отдал приказ о всеобщем ликовании. Солнце находится в режиме непрерывного восхода, башни с кактусами отбрасывают длиннющие тени, дорастающие до предела и тут же начинающие с начала.

Мы обустраиваемся. Я обрываю с дерева соцветия и завариваю чай, который пахнет капустой. Ким крафтит из разросшихся ветвей бумагу. За этим занятием она может проводить целые дни. Она опять стала самодостаточной, может часами глядеть на чистый лист, создавая все из ничего – по-видимому, рождая идеи из самой себя. Именно это и будет иметь значение в будущем. Я рассказываю ей истории обо всем, что еще может быть, она, иллюстрируя мои придумки, рисует созданным из Древесины Углем лица, увешивает стены портретами. Если кому-то из новоприбывших нравится один, а придумать внешность под стать своему новому «Я» он не в силах, он может использовать ее рисунок как скин, чтобы медленно врасти в новый облик.