Хиллсайдский душитель. История Кеннета Бьянки

— Вы можете до посинения говорить со мной о матери и пытаться ее дискредитировать. А я упрусь насмерть, я буду цепляться зубами и ногтями… то есть я не соглашусь ни с чем, что вы о ней скажете. Потому что я всегда уважал и… и глубоко любил ее. Но теперь, когда я читаю это заключение, мне ясно, что в одиннадцать лет у меня были проблемы, да еще какие, и они могли привести к чему угодно. А может, и не могли, кто знает?.. В любом случае мне, видимо, требовалась помощь, более профессиональная помощь.

По словам Кена, зачастую он совсем по-другому, чем окружающие, оценивал свою реакцию на стресс.

— Иногда я… мне удавалось справиться с ситуацией, и по-моему, справиться неплохо: я сохранял спокойствие и все такое. И тут слышал мнение третьих лиц, которые были свидетелями, — они говорили: парень, ты перегнул палку. И… Или: парень, ты был неправ, реально неправ. А я снова прокручивал случившееся в уме и понимал, что мне это видится совсем не так.

Через несколько минут беседы доктор Уоткинс сказал:

— Знаете, если вы действительно хотите узнать и понять себя, нужно просто распахнуть дверь и не думать заранее, что за нею обнаружится. Полагаю, гораздо хуже обманывать себя, чем обманывать других насчет того, что творится у вас внутри. Если вы прячетесь от самого себя, если не знаете, какой вы на самом деле, то боюсь, та безоблачная картина, которая сложилась у вас ранее, смахивает на давний самообман.

Бьянки выразил готовность узнать о себе побольше. По его собственному признанию, он и сам подозревал, что всю жизнь отрицал многие стороны своего существования. Возможно, у него больше проблем, чем ему казалось.

На это Уоткинс заметил:

— Полагаю, главная ваша проблема заключается в отрицании некоторых сторон своей личности. Вы даже не хотели признать, что они у вас есть и что вы о них знаете. Если набраться мужества, вы обнаружите в себе нечто такое, о чем даже не подозревали. Но поскольку сейчас вы готовы пойти до конца, полагаю, это само по себе уже проявление мужества, не так ли?

Затем доктор объяснил, что собирается исследовать сознание Кена при помощи гипноза:

— Гипноз — лишь один из способов, помогающих людям выяснить, что происходит внутри них. Он не единственный, однако другие методы требуют гораздо больше времени, например беседы с врачом, на которые уходят десятки, а иногда и сотни часов, прежде чем человек начнет себя понимать. Некоторые из нас — тех, кто занимается этой профессией, — сами прошли через этот утомительный процесс; нельзя сказать, чтобы мы узнали о себе всё, однако кое-что новое все-таки проявилось. Гипноз представляется мне очень естественным феноменом: полагаю, каждый из нас подвергается ему по меньшей мере дважды в день, не осознавая этого. Когда… знаете, когда вы утром начинаете просыпаться и еще дремлете, полуспите-полубодрствуете, и все как в тумане. Может быть, в это время вы помните часть своих снов. Проснувшись окончательно, вы их почти забудете, но не совсем.

Гипноз — это не сон, — продолжал профессор, — и не лишение человека воли, и не обретение власти над ним, вовсе нет. Это вид естественной релаксации, во время которой мы пытаемся помочь людям лучше припомнить некоторые события и переживания, оглянуться вокруг.

Кена заинтересовала методика. Он спросил, до какого периода времени удается добраться при помощи гипноза. Уоткинс объяснил, что в мозгу фиксируются все наши переживания, так что теоретически можно проникнуть в прошлое вплоть до самого рождения. Хотя обычно возвращаются в раннее детство. Очень важно, подчеркнул профессор, что никаких страданий сеанс не приносит. Воспоминания не причинят Кену боль.

Перед погружением в гипноз обычно задают ряд вопросов. Бьянки захотел побеседовать о самых страшных снах, которые он видел в прошлом.

— Когда я был маленьким, мы жили на Клиффорд-авеню, в квартире на последнем этаже, и в моей спальне была дверь, ведущая на чердак. Мне ночь за ночью снился один и тот же сон — помню его, будто это было только вчера. Мне снилось, что дверь… Что я просыпаюсь и зачем-то подхожу к двери. А там — темнота, непроглядная темнота, и я не вижу ни проблеска света. И за дверью пряталось нечто страшное — не спрашивайте, что; я никогда его не видел, не трогал, не ощущал. Но оно вселяло в меня такой ужас, что, помню, я просыпался от собственного крика.

— Сколько вам было лет?

— Тогда я ходил во второй-третий класс. В конце концов этот сон перестал мне сниться, не помню, когда и как. А тогда мы жили в районе Кэмпбелл и Риз-стрит, на верхнем этаже, и у меня была собственная спальня. Мне часто снилось, будто я просыпаюсь, а в кромешной тьме что-то есть. Я не мог закричать, убежать, позвать на помощь, не мог даже двинуться — ничего не мог. Это нечто, чем бы оно ни было, заставляло меня прирастать с месту. И мне было страшно, понимаете, жутко страшно. Я не кричал, но просыпался весь в поту и потом еще долго не мог заснуть. Это продолжалось довольно… довольно долго, и не знаю, когда закончилось. Наверное, просто прошло со временем.