Читаем Хиллсайдский душитель. История Кеннета Бьянки полностью

Кен рассказал и о других снах, которые появились после смерти отца. Умерший отец еще два года снился ему почти каждую ночь. Они всегда встречались в этих снах, и Кен признался:

— Мне казалось, будто он говорит: «Я здесь, не беспокойся, все в порядке», и я всегда просыпался утешенный.

Беседа продолжалась. Бьянки рассказал о смерти отца и о том, что на похороны пришли все его коллеги. Он расслабился, стал более откровенен с врачом. Напряжение ушло, и молодой человек почувствовал себя непринужденно. Настало время прибегнуть к гипнозу. Доктор Уоткинс приступил к вводной части — долгому постепенному расслаблению. Он говорил Кену, что его тело тяжелеет, внимание фокусируется на мыслях о расслаблении.

— Вам очень хорошо, потому что не надо думать о разных вещах, можно забыть обо всем и ощущать только тяжесть в руках… Руки становятся тяжелыми. Они будто ветви на стволе дерева. Чувство теплой тяжести растекается по туловищу, переходит в ноги, в ступни; окружающий мир тоже становится теплым и тяжелым. Вы ощущаете глубокое спокойствие, умиротворение, расслабление… В воображении возникают голубое небо, ласковое солнышко, мягкая трава. Тишина и покой. Вы погружаетесь всё глубже…

Дин Бретт и остальные участники допроса наблюдали за происходящим, прислушивались к монотонному потоку слов, всецело завладевших вниманием Кена, погружающих его в состояние абсолютной концентрации, которую мы называем гипнозом, — никакого волшебства, лишь полная сосредоточенность. Хотя наблюдателям было трудно оставаться бодрыми, у них это получилось. Они понятия не имели, что произойдет дальше; казалось, погружение в гипноз будет продолжаться бесконечно.

Наконец Джон Уоткинс приступил к самой противоречивой части пролога. Он попросил, чтобы говорила только одна часть Бьянки, а не вся личность целиком. Профессор сказал:

— А теперь, когда вы полностью расслабились, Кен, оставайтесь в этом состоянии и дальше. Но мне бы хотелось побеседовать с вами. Я уже говорил с Кеном, но, полагаю, существует и другая часть Кена, с которой я еще не общался; часть, которая, быть может, чувствует совершенно иначе, чем та, с которой я уже говорил. Мне хочется встретиться с этой другой частью. Пусть она проявится и поговорит со мной. И когда она придет, левая рука приподнимется с подлокотника, чтобы дать мне сигнал, что эта другая личность уже здесь и я могу с ней побеседовать. Личность, не будете ли вы так любезны явиться, чтобы пообщаться со мной? Другая личность, не та личность Кена, с которой я уже говорил. Вы можете поднять левую руку, чтобы показать, что вы здесь? Отлично. Давайте побеседуем друг с другом и на время забудем про Кена… нам не обязательно разговаривать с Кеном, пока вы и Кен этого сами не пожелаете. Но мне бы хотелось услышать ваш ответ. Не могли бы вы сказать: «Я здесь»? Вы со мной пообщаетесь, личность? Вы скажете: «Я здесь»?

Низкий, невнятный, словно заспанный голос произнес:

— Да.

— Личность, вы то же самое, что Кен, или существуете отдельно от него? Говорите чуть громче, чтобы всем было слышно.

— Я не он, — ответил голос, невнятный и заметно более низкий по тембру, чем обычный голос Бьянки.

— Вы не он. Кто вы? У вас есть имя?

— Я не Кен, — сказал незнакомый голос, шедший из уст Кена.

— Вы не он? Хорошо. Кто вы? Расскажите о себе. У вас есть имя, которым я могу вас называть?

— Стив.

Будто почувствовав удивление Уоткинса, Бьянки с нажимом повторил глубоким голосом:

— Зовите меня Стивом.

Доктор Уоткинс не подал виду, что произошло нечто необычное. Его тон не изменился. Он спокойно произнес:

— Значит, я могу называть вас Стивом? Отлично. Стив, оставайтесь, где сидите, располагайтесь в кресле поудобнее, давайте побеседуем. Вы не Кен. Тогда расскажите мне о себе. Чем вы занимаетесь, Стив?

Голос человека, сидевшего перед профессором, был полон гнева, слова будто выстреливали изо рта:

— Я его ненавижу!

— Что?

— Я его ненавижу!

— Вы его ненавидите. Это вы о Кене?

Человек, сидевший в кресле, застыв в одной позе, медленно, с чувством повторил:

— Я ненавижу Кена!

— Вы ненавидите Кена. Почему вы ненавидите Кена?

— Он пытается быть милым.

Доктор Уоткинс растерялся. Сидевший перед ним человек сообщил:

— Я ненавижу многих людей.

— Значит, вы ненавидите многих людей?

— Он пытается подружиться.

— Понятно. Кого еще вы ненавидите?

— Я ненавижу мать.

— Ненавидите мать. Что она вам сделала, Стив?

— Она не отпускает.

Профессор спросил, кого еще он ненавидит.

— Я ненавижу Кена. — Последовала пауза, после чего человек выкрикнул: — Я ненавижу милых! Ненавижу Кена!

Доктор Уоткинс говорил с Кеном Бьянки — и все же не с ним. Пытаясь разобраться, он спросил, кто же такой Кен.

— Это другой человек.

— Другой?

— Он пытается поступать хорошо.

— Вы про Кена? Значит, вы его ненавидите. И вы ненавидите мать.

— Да, его мать, она…

— Его мать? Значит, вам она не мать?

— Да, мать — в каком-то смысле.

— Что вы имеете в виду? У вас есть еще одна мать?

— Не знаю. Наверное нет.

— Что вы хотите с ней сделать?

— Пусть она исчезнет.

— Как это — исчезнет?

— О, ему… ему нравится, когда она рядом, а я хочу, чтобы она просто исчезла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Французские тетради
Французские тетради

«Французские тетради» Ильи Эренбурга написаны в 1957 году. Они стали событием литературно-художественной жизни. Их насыщенная информативность, эзопов язык, острота высказываний и откровенность аллюзий вызвали живой интерес читателей и ярость ЦК КПСС. В ответ партидеологи не замедлили начать новую антиэренбурговскую кампанию. Постановлением ЦК они заклеймили суждения писателя как «идеологически вредные». Оспорить такой приговор в СССР никому не дозволялось. Лишь за рубежом друзья Эренбурга (как, например, Луи Арагон в Париже) могли возражать кремлевским мракобесам.Прошло полвека. О критиках «Французских тетрадей» никто не помнит, а эссе Эренбурга о Стендале и Элюаре, об импрессионистах и Пикассо, его переводы из Вийона и Дю Белле сохраняют свои неоспоримые достоинства и просвещают новых читателей.Книга «Французские тетради» выходит отдельным изданием впервые с конца 1950-х годов. Дополненная статьями Эренбурга об Аполлинере и Золя, его стихами о Франции, она подготовлена биографом писателя историком литературы Борисом Фрезинским.

Илья Григорьевич Эренбург

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Культурология / Классическая проза ХX века / Образование и наука
Вся власть советам!
Вся власть советам!

Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, неожиданно была заброшена неведомой силой в октябрь 1917 года. Вместо Средиземного моря она оказалась в море Балтийском. Герои этой книги не колебались ни минуты. Разбив германскую эскадру у Моонзунда, они направились в Петроград и помогли большевикам взять власть в свои руки.Но как оказалось, взять власть еще полдела. Надо ее и удержать, и правильно ею распорядиться. А в это время другие революционеры, для которых Россия просто «охапка хвороста», пытаются разжечь огонь мировой революции. Расправившись со сторонниками Троцкого и Свердлова, сформированные с помощью «попаданцев» отряды Красной гвардии вместе со своими потомками из XXI века отправились на фронт под Ригу, где разгромили прославленных германских полководцев Гинденбурга и Людендорфа. Кайзеровская Германия была вынуждена заключить с Советской Россией мир, так не похожий на похабный Брестский.Теперь надо бы навести порядок в своей стране. А это труднее, чем победить врага внешнего. Надо разогнать киевских «самостийников». К тому же на русский Север нацелила свой жадный взгляд Антанта…

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич

Документальная литература / Документальная литература / История / Попаданцы
Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.
Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

В книге рассматриваются научные, идеологические и политические аспекты послевоенного противостояния советских ученых в биологии и последующее отражение связанных с этим трагических событий в общественном сознании и в средствах массовой информации. В контексте последних утверждалось, что в истории отечественной биологии были позорные страницы, когда советская власть поддержала лжеученых – из наиболее осуждаемых говорят о Лысенко, Лепешинской и Бошьяне (1), продвигавших свои псевдонаучные проекты-мичуринскую биологию, учение о происхождении клеток из живого вещества, учение о связи «вирусов» и бактерий и т.  д. (2), которые они старались навязать взамен истинной науки (3); советская власть обвинялась в том, что она заставляла настоящих ученых отказываться от своих научных убеждений (4), т.  е. действовала как средневековая инквизиция (5); для этой цели она устраивала специальные собрания, суды чести, сессии и т.  д., на которых одни ученые, выступавшие ранее против лженаучных теорий, должны были публично покаяться, открыто признать последние и тем самым отречься от подлинного знания (6), тогда как другим ученым (конформистам) предлагалось в обязательном порядке одобрить эти инквизиторские действия властей в отношении настоящих ученых (7). Показано, что все эти негативные утверждения в адрес советской биологии, советских биологов и советской власти, как не имеющие научных оснований, следует считать политическими мифами, поддерживаемыми ныне из пропагандистских соображений. В основе научных разногласий между учеными лежали споры по натурфилософским вопросам, которые на тот момент не могли быть разрешены в рамках научного подхода. Анализ политической составляющей противостояния привел автора к мысли, что все конфликты так или иначе были связаны с борьбой советских идеологов против Т. Д. Лысенко, а если смотреть шире, с их борьбой против учения Ламарка. Борьба с ламаркизмом была международным трендом в XX столетии. В СССР она оправдывалась необходимостью консенсуса с западной наукой и под этим лозунгом велась партийными идеологами, начиная с середины 1920-х гг., продолжалась предвоенное и послевоенное время, завершившись «победой» над псевдонаучным наваждением в биологии к середине 1960-х гг. Причины столь длительной и упорной борьбы с советским ламаркизмом были связаны с личностью Сталина. По своим убеждениям он был ламаркистом и поэтому защищал мичуринскую биологию, видя в ней дальнейшее развития учения Ламарка. Не исключено, что эта борьба против советского ламаркизма со стороны идеологов на самом деле имела своим адресатом Сталина.

Анатолий Иванович Шаталкин

Документальная литература / Альтернативные науки и научные теории / Биология, биофизика, биохимия / История